И, когда рабочие ушли, он не выдержал и вышел к Лемэтру.
— Итак, ты хочешь войны? «Победоносного завершения борьбы»? Ты просто опасен для рабочих. Я на двадцать пять лет старше тебя, у меня жизненный опыт, и я знаю здешних рабочих так, как тебе их никогда не узнать, и я говорю тебе, что ты спятил, парень! Война против английского правительства? Да кто освободил нас, как не они? И ты, какая-то мелюзга, собираешься выбросить их отсюда? Кому же мы тогда достанемся, кто проглотит нас? Гитлер, Муссолини? Ты думал об этом? А еще называешь себя вождем. Тебе бы только беспорядки устраивать. Невинных людей убивают, а он прячется, отсиживается! — Голос его поднялся до визга. Лемэтр чувствовал, что назревает скандал, и молчал. Но его суровый взгляд, помимо его воли выражавший открытое презрение, приводил старика в бешенство. — И в моем доме ты хочешь устраивать заговоры против правительства? Не выйдет! Ищи себе другое место!
Услышав крик, в комнату вбежали женщины. Жена попыталась утихомирить Винчестера.
— Куда же, по-вашему, мы должны уйти? — сердито спросила его Касси, взволнованно дыша. И, не дожидаясь ответа, отвернулась, стараясь взять себя в руки.
Размахивая руками, Винчестер визгливо орал на жену, чтобы она не совалась не в свое дело.
— Оставь его, оставь, — сказал Лемэтр Касси и лег на кровать.
— Ты считаешь, что я старый дурак, да?.. — кричал Винчестер,
— Разве я сказал это? — спросил Лемэтр.
Сознавая, что он неправ, что выглядит глупо, уже совершенно не владея собой, Винчестер угрожающим голосом крикнул: «Ты еще пожалеешь об этом!» — и выскочил из комнаты.
Столь беспричинной была его неприязнь к Лемэтру, что одно присутствие Бена, его дыхание, форма и движение его губ, характерная привычка оттопыривать их — все было ненавистно ему. Винчестер вышел из дома и, не раздумывая, направился в полицейский участок.
Лемэтр, оставшись один, приготовился к худшему. Касси подошла к нему, и они обсудили создавшееся положение. Лемэтр решил вернуться в Файзабад. Полиция не станет сейчас искать его там.
— Я уеду утром первым же автобусом, — заявил он и тут же пошел сказать жене Винчестера, чтобы она не беспокоилась, — они с Касси уедут завтра же.
Винчестер вернулся в полночь. Когда жена сказала ему, что Лемэтр уходит, он задумался, но ничего не ответил.
Как только начало светать, он поднялся и, ни слова не сказав жене, выскользнул из дома.
В половине пятого утра несколько сыщиков и полицейских с револьверами в руках проникли во двор и закрыли все выходы. Белый инспектор рукояткой револьвера постучал в дверь.
— Именем закона отворите!
— Они пришли, — сказал Лемэтр, бросив на пол женское платье, которое собирался надеть. — Негодяй!
Касси обхватила его руками и страстно прижала к себе. Она прерывисто дышала, слезы катились по щекам.
— О господи, о господи! — шептала она.
— Не надо, чтобы тебя видели такой, — сказал он ей строго. — Вытри слезы, быстро. Не забывай, что мы не одни, с нами рабочие.
Он вышел и впустил полицию.
Старуха, жена Винчестера, искренне привязалась к Касси. Она плакала от жалости к ней и от стыда за то черное дело, которое совершил ее муж.
Полицейские надели на Лемэтра и Касси наручники и втолкнули их в поджидавшую машину. Машина с места набрала скорость. Улицы в этот ранний час были пустынны, но полицейский инспектор стоял на подножке с револьвером наготове и невольно привлекал внимание редких пешеходов. Путь к полицейскому участку лежал через Восточный рынок, где в это время рабочие и домашняя прислуга делали уже свои покупки, пока их хозяева и хозяйки, белые и цветные, еще крепко спали. Кто-то заметил в окне полицейской машины крупную голову Лемэтра, его характерные оттопыренные губы. Из уст в уста передавалась весть: «Лемэтр! Они схватили Лемэтра!» И вдруг раздался взрыв хохота.
— Он играет в ковбоя! — кричали люди, указывая на полицейского инспектора.
— Гип-гип, Кэссиди! — насмешливо выкрикивали они, пока машина, замедлив ход, переезжала через канаву.
— Смотри не свались и не отшиби себе задницу, сукин ты сын! — провожали они его издевательским хохотом.
Лемэтру, наклонившемуся вперед, удалось приветствовать толпу улыбкой, пока сидевший рядом сыщик не оттолкнул его в глубь машины.
Глава LXI
На следующий день, в понедельник, на заседании Законодательного совета губернатор произнес речь, которой закончилась его карьера.
— Совершая поездки по острову, — заявил он, — я имел полную возможность убедиться, в каких ужасающих материальных условиях живут рабочие. У меня нет сомнений в том, что, если мы хотим устранить причину недавних волнений и предотвратить их повторение в будущем, все, кто пользуется наемной рабочей силой, должны с большей ответственностью отнестись к своим обязанностям перед народом. Мое мнение — и я выражаю его, только как свое личное мнение, — что может создаться такое нездоровое положение, при котором, с одной стороны, дивиденды будут выплачиваться небольшому числу не живущих на острове держателей акций, а с другой — ничего не будет делаться для того, чтобы поднять уровень жизни тех, кто помогает создавать эти богатства. У меня нет сомнения, что многим из рабочих должно быть предъявлено обвинение в нарушении закона. Но я сочувствую тем, кто никогда и не помышлял о том, чтобы поддерживать экстремистские и неустойчивые элементы, а просто искал путей и способов привлечь внимание предпринимателей к своему бедственному положению. А, по имеющимся у меня сведениям, число таких людей было велико. Приходится сожалеть, что столь большое число предпринимателей не смогло предвидеть последствий, к которым неизбежно должны были привести категорические отклонения всех требований рабочих без предварительного их изучения. Чтобы уважаемые члены Совета не подумали, что я пытаюсь взвалить на плечи предпринимателей то, что надлежит делать правительству, я хочу сообщить, что я уже высказал уважаемому Генеральному прокурору свое мнение о необходимости ускорить создание соответствующего аппарата, который рассматривал бы все конфликты, возникающие в промышленности.