Обмахиваясь платьем, миссис Энрикес подошла к окну. Немой полупарализованный калека-нищий, увидев ее, заковылял к ней. Он смотрел на нее дико выпученными глазами, тщетно силясь что-то сказать, но издавал лишь нечленораздельные звуки. Он протянул к ней больную руку со скрюченными пальцами и едва удержался на ногах от приступа сильного кашля.
Миссис Энрикес, вернувшись к столику, торопливо вынула коричневую сумочку и достала монетку.
— Мама, что ты делаешь? — раздался голос Елены, но миссис Энрикес уже высунулась в окно и поспешно бросила монетку в протянутую грязную ладонь.
— Сколько страданий на этом свете, — смущенно пробормотала она, вернувшись в гостиную и избегая встречаться глазами с Еленой.
— Зачем ты сделала это, мама? — громким дрожащим голосом воскликнула Елена. — Разве я для того голодала целое утро, чтобы ты кормила нищих, у которых карманы полны монет? Я никак тебя не пойму. То ты смеешься, то плачешь, то ведешь себя совсем безрассудно и готова все пустить по ветру, то бежишь к своему богу и жалуешься на судьбу...
— Ни слова больше! — вдруг крикнула миссис Энрикес, подняв руку и угрожающе подступая к дочери.
Елена, закусив кончик носового платка, выбежала из комнаты.
«Вот и Попито тоже такой, — думала миссис Энрикес, ладонью вытирая слезы стыда. — Я не могу обратиться к нему. Он так переживает. Даже начал пить, чего с ним раньше никогда не случалось. Он, конечно, даст мне денег, хотя только одному небу известно, где он возьмет эти несколько центов. Может быть, у Джо или у какой-нибудь женщины. Но он придет в бешенство и еще захочет кого-нибудь убить. Джо... Да, придется попросить у Джо. Это все же лучше, чем просить у Розы. Но Елена не должна знать об этом. Напишу-ка я ему записочку!»
Но, как только она села писать, чувство острого стыда охватило ее, и она тут же порвала записку в клочки...
Наконец платья были готовы, наметка вынута. Миссис Энрикес надела туфли, которые больно жали ей ноги, затянулась в корсет, подложив специальные подушечки, чтобы скрыть дефекты фигуры в некоторых местах, и под палящим солнцем пешком отправилась к Осборнам.
Она вся дрожала и обливалась холодным потом от слабости, пока наконец добралась до дома судьи.
— Что-нибудь случилось? — шепотом спросила Кассандра, увидев, как бледна миссис Энрикес, присевшая на ступеньки парадного крыльца. — Дать вам воды? Заходите, — и она впустила портниху в дом через боковую дверь.
Как и в первый раз, миссис Энрикес старалась не ступать на великолепные ковры из яркой пушистой шерсти и делала осторожные шаги по сверкающему паркету, боясь поскользнуться и упасть.
Мелкими быстрыми шагами, гордо вскинув голову, в гостиную вошла Гвеннет Осборн.
«Держит себя так, словно все обязаны любоваться ею», — подумала миссис Энрикес. От голода и сознания того, что жизнь ее не удалась, она вдруг почувствовала раздражение, оно только усилилось от энергичной самоуверенности Гвеннет и ее румяных щек, которые, казалось, говорили миссис Энрикес: «Ты сама во всем виновата».
— Неужели платья уже готовы, миссис Энрикес! — воскликнула девушка. — Да вы просто сокровище! Нет, спасибо, мне не надо помогать, я сама. — Она капризно тряхнула головой, когда платье зацепилось на груди, и миссис Энрикес поспешила помочь ей.
С довольной улыбкой, напевая, Гвеннет оглядела себя в зеркале, поворачиваясь то в ту, то в другую сторону.
— Очень-очень неплохо, — наконец промолвила она, намеренно делая паузы между словами, чтобы показать, как она довольна.
— Тебе не кажется, что юбку следует немножко удлинить? — заметила миссис Осборн, шумно входя в комнату с неизменной улыбкой на устах и окидывая всех пытливым взглядом, чтобы убедиться, что без нее туг никто не принимал никаких решений.
— Ни в коем случае, мама! — раздраженно ответила Гвеннет.
Голова миссис Осборн нервно подергивалась. Она осторожно откашлялась, словно хотела показать, что вынуждена уступить, хотя это стоит ей больших жертв.
«Что ж, пусть будет так, — казалось, говорила она. — Тебе носить это платье, а не мне».
Взяв платье Эстер и держа его перед собой на вытянутых руках, она внимательно осмотрела его, не забыв взглянуть и на изнанку. Затем опять, словно жертвуя чем-то очень дорогим, откашлялась и сказала, взглянув на портниху:
— Ну что ж, вполне прилично, — хотя голова ее протестующе тряслась.
«Неужели я ей не угодила?» — подумала миссис Энрикес, и на ее смуглой шее забилась жилка.
«Гм-м, венесуэлка, должно быть», — подумала миссис Осборн. Она с улыбкой взглянула на свою хорошенькую дочь, вертевшуюся перед зеркалом.