— У нее просто царственный вид, не правда ли? — обратилась она к портнихе и рассмеялась дробным смехом, словно рассыпала мелкие серебряные монеты.
— О, да, платье ей очень к лицу, — поспешила согласиться миссис Энрикес, не совсем понимая, что значит «царственный вид».
— Да, — сказала миссис Осборн, обращаясь к платью, — в ее возрасте все к лицу...
— У нее очень хорошая фигура, — согласилась миссис Энрикес. — Прошу прощения! — воскликнула она и, подбежав, выдернула нитку на подоле платья, затем нервным движением отряхнула его и снова отступила назад. Хотя от голода и усталости Аурелия еле держалась на ногах, она не решалась сесть в присутствии заказчиц.
Наступила пауза, полная вежливых улыбок.
— Господи, у тебя закружится голова! Снимай его, снимай — миссис Осборн взглянула на портниху и снова засмеялась; на сей раз смех ее напоминал звон тяжелых медяков.
— Ей нравится платье, это сразу видно, — миссис Энрикес тоже засмеялась.
Гвеннет, догадавшись, что мать оттягивает разговор, который не хочет вести в ее присутствии, начала быстро снимать платье.
— Ради бога, не порви! — воскликнула миссис Осборн. Аурелия поспешила помочь девушке.
— Благодарю вас, миссис Энрикес, — сказала Гвеннет, покраснев, и прямо в сорочке выбежала из комнаты.
Миссис Энрикес встряхнула платье, одела его на плечики, расправила складки и, отодвинув от себя на вытянутой руке, еще раз оглядела его.
— Ну а теперь поговорим о делах. Сколько вы хотите за эти платья? — Миссис Осборн улыбалась и хмурилась одновременно.
— Пять долларов за каждое.
— Боже милостивый! Это немыслимо! Мне казалось, вы берете разумную цену.
— А какая же это, по-вашему, цена, миссис Осборн? За такую работу мне никогда меньше не платили.
— Не думала, что вы запросите такую цену. Обычно я плачу не более трех долларов.
— Но не за такую работу!..
— Ну там, если строчка, пуговицы... тогда, конечно, можно прибавить еще несколько шиллингов, — говорила миссис Осборн, энергично жестикулируя своими толстыми красными руками. — Но здесь!..
— Я работала по шестнадцать часов в сутки над этими платьями, миссис Осбун! — Аурелия повысила голос и залилась краской гнева.
Миссис Осборн поднялась и взяла со стола сумочку.
— Очень хорошо. Не будем больше говорить об этом. Впредь я буду отдавать свои заказы кому-нибудь другому. Итак, сколько вы хотите получить в счет этой работы? — Голова миссис Осборн дергалась сильнее обычного.
— Со мной всегда расплачиваются сразу, — ответила Аурелия, вся похолодев от страха.
— Вот как! Ну что ж...
— Мне самое позднее завтра надо платить за квартиру, — перебила ее Аурелия и еще гуще покраснела.
— Я могу дать вам пока только три доллара... остальные вы получите в конце месяца. Мне очень жаль, но всем нам приходится жить так, как позволяют наши средства. Не всегда можешь делать то, что хочется, — морализировала миссис Осборн, устремив взгляд поверх головы портнихи куда-то в стену. Затем она откашлялась и, вынув из сумочки три доллара, протянула их Аурелии.
Даже не поблагодарив, миссис Энрикес взяла деньги и вышла. На сей раз она уже не боялась ступать на великолепные шерстяные ковры, а нарочно шаркала по ним ногами, чтобы запачкать и испортить их. Проходившая мимо Кассандра увидела, что глаза ее полны слез.
Глава VI
Чтобы вознаградить себя за долгие часы напрасной голодовки и загладить вину перед своим голодным чадом, миссис Энрикес в тот же вечер купила себе и Елене роскошный ужин: пирожки и плов из курицы. Поужинав, она сразу же легла спать.
Однако в два часа ночи Аурелия проснулась от гнетущего чувства страха. Она судорожно глотнула воздух, но что-то продолжало теснить грудь, мешало дышать. Прижав руку к тому месту, где должно было биться сердце, она вдруг не обнаружила его. Ужас охватил ее.
— Прости меня, господи! Будь милостив к грешнице, — торопливо шептала она слова молитвы, напряженно вглядываясь в темноту, словно ожидала увидеть ее — свою смерть. Вспомнив судебного исполнителя и все свои обиды, прошлые и настоящие, она вдруг почувствовала, что у нее нет больше сил и желания бороться с ней. Аурелия бросилась в комнату Елены, но та крепко спала, обхватив руками подушку, вытянув одну смуглую ногу вдоль постели и поджав другую. Миссис Энрикес вдруг почувствовала, как далека она от жизни и интересов своей дочери, так же далека, как земля от солнца.
«Да, пусть смерть заберет меня, я буду лишь благодарна ей», — думала она, и слезы текли по ее щекам.