Джек хотел ответить ей злым взглядом, но единственной причиной, которая мирила его с Глорией и со всем происходящим, была Джоан, а для нее этот вечер имел огромное значение.
Он посмотрел на Джоан. Она была ослепительна. Ее атаковали читатели, и она всем улыбалась, надписывала книги и отвечала на вопросы.
Появились официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским. Взяв один из них, Джек сразу же осушил его. Официант, стоявший с бутылкой, вновь наполнил бокал. Внимание Джека привлек седовласый барон, который поднял бокал, призывая к тишине.
— Предлагаю тост за здоровье женщины, которая не перестает наполнять нашу жизнь романтикой и любовью, особенно мою нудную, никчемную жизнь. Пожелаем Джоан Уайлдер написать еще тысячу романов!
Джоан охнула.
— Тысячу… — пробормотала она про себя, надеясь, что до этого дело не дойдет. — Большое спасибо.
Джек поднял бокал и тоже выпил за Джоан. Он гордился ею, хотя давно не говорил ей об этом. Может быть, у Джоан сложилось впечатление, что он не ценит ее творчество? Конечно, она нуждалась в гораздо большей поддержке с его стороны. Подумать только, он прочел всего один ее роман, хотя за это время должен был прочитать все, что она написала. Вместо этого он почти все свободное время уделял «Анджелине» и предавался развлечениям — взять хотя бы этот прием.
«Я обязан загладить свою вину перед ней», — подумал он и направился к Джоан. Неожиданно в комнату ворвалась новая группа людей, которые окружили Джоан. Джеку показалось, что они ее просто поглотили. Умом Джек понимал, что это не та публика, с которой Джоан привыкла иметь дело в Нью-Йорке. По натуре она была замкнутым человеком и, скорее, любила одиночество.
В то же время он чувствовал, что с этими людьми у нее было больше общего, чем у него. Вокруг нее была особая атмосфера. В ней было что-то загадочное: она казалась окутанной тайной, которую ему никогда не разгадать. Такой уж, она уродилась. «Это — порода», — всегда говорила его мать, а Джек только смеялся над ее словами. Теперь ему было не до смеха. Всем сердцем желая стать частью происходящего торжества — ради Джоан, конечно, — он все больше чувствовал себя чужим здесь, отчего становилось скверно на душе. Подошел официант и наполнил его бокал — в очередной раз.
Через час Джоан уже казалось, что ее улыбка стала натянутой и постепенно сползала с лица. По словам Глории, она поздоровалась с более чем тремястами гостями и потому чувствовала себя, как выжатый лимон.
— Ты получила столько комплиментов, дорогая, — обняла ее Глория.
— Ты задала им жару, мой ангел, — пробормотал Джек невнятно.
Джоан присмотрелась — его галстук был перекошен. Она пожалела, что они не успели поесть перед отходом.
Слева от Джоан стоял итальянский виконт, рассказывающий о том, что читает ее книги исключительно во время продолжительных переездов с одной виллы на другую. Его особняки, в количестве шести штук, были разбросаны по всему миру. Справа ее осаждала матрона из Нью-Йорка, которая приехала в Европу на праздник, чтобы навестить свою дочь, маркизу. Джоан понимала, что они ждут, когда их представят Глории и Джеку.
— Это — мой издатель Глория Хори.., а это — Джек Коултон.
— Ах, издатель, очень приятно… — Виконт повернулся к Джеку и пожал ему руку. — А вы — чем вы занимаетесь?
— Завсегдатай казино. — Джеку не понравилось, как итальянец, не отрываясь, смотрел на грудь Джоан. Он устал от этих неискренних людей. Джек засунул руку в карман пиджака, куда положил несколько фишек для рулетки, купленных ранее.
— Пойду отмечусь за столом, — сказал он Джоан.
Не надо портить ей праздник, если он в плохом настроении.
— Джек… — Джоан попыталась удержать его, но было уже поздно. Он вышел из бальной залы и направился в игорные комнаты.
Матрона повернулась к виконту.
— Чем он занимается?
— Думаю, играет в рулетку, — ответил тот напыщенно.
Джоан это задело, ей захотелось глотнуть свежего воздуха. Она поспешно направилась к дверям, ведущим на террасу, прошла мимо скрипача, буфетной стойки, заставленной всякой всячиной, но ей казалось, что двери все время удалялись от нее. Что с ней творилось в эти дни? Между нею и Джеком все изменилось, но почему? Она во всем винила себя. В последнее время она слишком дала волю своим эмоциям, и ей явно не хватало уравновешенности, бросало из одной крайности в другую. Вот почему-то охватила необъяснимая тоска, когда она смотрела на бриллиантовые кольца. Теперь, думая об этом, она решила, что просто подвержена депрессии. И хуже всего было то, что это сказывалось на работе.
Она подбежала к балконному ограждению и вздохнула полной грудью.
С балкона открывался великолепный вид. Огни Монте-Карло представляли собой эффектное зрелище. Почему теперь Джек был не с ней? Ведь он знал, как этот вечер важен для нее. Сколько людей пришли сюда исключительно ради Джоан Уайлдер, так почему же он не хочет быть вежливым и учтивым хотя бы сегодня? Ей одновременно хотелось и расплакаться, и вправить ему мозги.
Следом за Джоан, запыхавшись, на террасу быстрым шагом вышла Глория.
— Не паникуй, Джоан. Он не виноват. Эти сумасшедшие читатели… Я хочу сказать, что любимый писатель Джека — тот, что обычно пишет на упаковках:
«Потяните, чтобы открыть».
Голос Джоан дрожал от напряжения.
— Да будет тебе известно, Глория, его любимый писатель — я. По крайней мере, была.
— До сих пор? — спросила Глория, заметив, что лицо Джоан стало мертвенно-бледным, а голос звучал уже не так уверенно.
Даже Глория сообразила, что у них с Джеком нелады. Ей не хотелось ничего объяснять Глории, главным образом потому, что Джоан сама ничего не понимала.
К ним подошел официант.
— Что желаете выпить, сударыни?
Джоан в недоумении посмотрела на него. Она никак не ожидала увидеть официанта-араба. Чувствовалось, что униформа мешает ему, сковывая движения. Он выглядел почти комично, но Джоан отметила, как почтительно он поклонился ей.
— Водку с тоником, — сказала Глория.
— Текилу note 1 , — ответила Джоан. Глория ошеломленно выслушала заказ Джоан. Официант еще раз поклонился и ушел.
— Текилу? Она же очень крепкая.
— Да нет, просто хочется вспомнить вкус, с которым я познакомилась в Колумбии. Вот были дни, — ответила Джоан, вспоминая, как они с Джеком впервые встретились. Неужели то волшебство ушло, и в этом все дело?
— Если тебя мучают ностальгические воспоминания о днях, когда ты находилась на волосок от смерти и тебя чуть не съел крокодил, то я могу себе представить, чем ты занималась последнее время. — Глория на мгновение умолкла, вспомнив, какими «любезностями» обменялись Джек и виконт. Было очевидно, что дела у счастливой пары обстоят неважно и ничем не напоминают блаженство в Раю.
Глория продолжала:
— В самом деле, чем ты занималась? Неужели ты думаешь, что я проехала три тысячи миль, чтобы спорить с тобой? Я здесь потому, что ты уже три месяца задерживаешь книгу.
Джоан ненавидела начальственный тон Глории, который звучал так, словно она читала приговор.
— Я на последней главе, — Джоан попыталась улыбнуться.
Глория покачала головой.
— Какая-то жалкая у тебя улыбка. Что ты делала? Предавалась любовным утехам с Питером Пэном на сказочном леденцовом корабле?
Джоан кусала губы, но молчала. Появился араб-официант с напитками. Он протянул неразбавленную текилу Глории. Джоан обратила внимание, как он окидывал глазами террасу. Было видно, что его голова занята чем угодно, но только не работой, — Нет, это не мое, — сказала Глория. — Я заказывала водку с тоником.