Девушки все павами, а Луша — перепёлочкой. Кому кокошник поправит, кому онучи ловчей накрутит. Сама, глаза разулыбя, на белый свет не нарадуется.
Поглядит Проня на Лушу — на сердце снегирь, поглядит на боры заречные — ворон. Заречные боры — нехоженые. Леший в тех борах живёт припеваючи, незваных гостей норовит так пугануть, что весь век потом медвежьей болезнью маются.
Взгрустнул Проня, Луша тут как тут:
— О чём кручина? В хоровод не идёшь, песен не поёшь.
— Да вот гляжу да прикидываю, — отвечает Проня, — какая сорока тебе боле к лицу: о яхонтах али в жемчуге?
Сорока — тот же кокошник, только с повоем, и носят его замужние.
— Яхонт царице к лицу, — отвечает Луша, — а жемчуг весь уж выловили. Мне солнышко заместо кокошника.
И руку подаёт:
— Пошли, Проня, в круг!
Только они стали в хоровод, богатая Васёна и говорит своему богатому Власу:
— Гляди, всяк сверчок знает свой шесток! Мы с тобой богатые — вот и пара, а у них, голяков, у Прони с Лушей, — тоже пара.
Глупое слово — глупому обида. От Лушиных ушей Васёнины слова ветром отнесло, а Проня на боры заречные смотрел…
Ранёхонько пришёл Проня на реку, а в лодке — Луша с кринкой.
— Знаю, куда ты собрался. Возьми маслица на дорожку, чай, пригодится.
Взял Проня кринку, попрощался с Лушей и — за реку.
На другом берегу поглядел через плечо на Лушу, на родную деревеньку и ступил в дубраву, что заставой стояла перед Красными борами. Не дуро́м ступил, по-учёному. На все четыре стороны слово сказывал:
— Хожу по лесам, по кустам, по мхам, по болотам, по ягоды-грибы, по птицу-зверя, по жемчуг ясный.
Куда ни хожу, никогда не блужу. Солнце — по солнцу, месяц — по месяцу, а тебе, лесной хозяин, покорность отдал. От меня, раба, отшатнися, в чёрный дуб обернися.
Тут колода гнилая, что лежмя лежала поперёк Прониной дороги, зашаталась, задвигалась, поднялась стоймя. Затрещала, как гром, сучья по небу раскидывая, обернулась дубом — всем дубам дуб.
Проня дух перевёл — да через дубраву, всё вверх, вверх — в Красные боры, подальше от лешего.
Пришёл к реке именем Светлынь. Дно у реки золотое, здесь солнышко по дну босиком ходит.
За третьей старицей нашёл плот, сбитый дедом Микешей для жемчужного промысла, с оконцем посередине. Лыко с колышка снял, шестом оттолкнулся — да и поплыл.
Сам лёг над оконцем, рубахой накрылся, чтоб солнце глаза не слепило, и глядит на дно. Пескари стайками шмыгают, щука поперёк течения стоит, вьюны вьются. Вдруг — ракушки! Проня плот шестами заякорил, собрал раковины и дале поплыл. Нагрёб ракушек целый ворох. А разломил — добыча в горсти уместилась. Три жемчужины половинчатые, три угольчатые, одна уродец, одна окатная, круглая, да вот незадача — с брусничку.
Оттого и перевёлся жемчуг в русских реках, что много хотели, да мало находили. Думали, жемчугу перевода нет.
Положил Проня жемчужные зёрна за щёку, чтоб заморить. Два часа с дутой щекой ходил, потом завернул зёрнышки в мокрую тряпицу — и на грудь. Красоту жемчужина добирает от живого тепла.
Приплыл Проня по Светлыни к Белому камню, как дедушка ему указывал, — плот оставил и полез через чащобы да лесные завалы к озерцам, где вода черным-черна да чистым-чиста.
Здесь и наловил Проня всякого жемчугу целую шапку. Удача духу ему прибавила, вот и позвал он сокола. Явилась белая птица, привела на заветное озерцо.
В том озерце промеж трёх омутов ещё и омуточек.
Вышел Проня к воде на ночь глядя. Земля темна, озеро и подавно. Залез он на сосну от зверья, от гада ползучего. Устроился, задремал.
И чудится ему — свет в глаза брызжет. Смотрит — что за диво! Посреди озера Водяной месяц печёт. Вода пузырями, месяц тоже булькает, светляки с него по всему лесу летят. Водяной фыркает по-лошадиному — сердится. Плоховато месяц испекается, кривой, весь в дырках, как сыр. Известное дело, без масла, без сала — худое печиво.
Водяной скребёт корягой-лапой по озеру, а месяц прилип, не снимается.
Проне жалко стало Водяного. Слез с дерева. Достал из котомки кринку масла да и кинул её Водяному:
— Держи, дедушка! Масло печива не испортит.
Водяной масло из кринки вытряхнул, подцепил месяц, перевернул, допёк и — в рот! Откусил раз, откусил два. Поглядел — и ещё раз откусил. Остался от месяца ободок с рожками.