— На земле нашего володетеля стоять, сидеть, упаси боже — лежать — окромя царя, никому не позволено! — говорят слуги. — Плати выкуп, не то конями затопчем.
Проня горсть жемчугу из котомки достал:
— Этого будет довольно?
У слуг глаза волчьи, схватили парня — на коня, вскачь! В палаты!
Володетель сидит за столом, стол яствами да питьём сладким заставлен из конца в конец, а ничего-то не пригублено, не откушано.
— Это ты на моей земле рассиживался? — спрашивает володетель.
— Вроде бы я, — отвечает Проня.
— Бери ложку, ешь.
Проня в затылке маленько почесал, да время всё равно уж к обеду. Сел, поел, медком запил, усы вежливо о скатерть утёр.
Володетель и говорит:
— Отвечай, такой-сякой, отчего сладкая моя жизнь — горькая? Ответишь — отпущу, не ответишь — собакам скормлю.
— Да ведь оттого небось, что наш брат крестьянин земле и солнцу угодник, а ты, володетель, своей прихоти.
— Может, и так, — сказал володетель. — Только дерзкие твои слова. Плати за глупость, да смотри, сполна плати. Эй, слуги!
Вытрясли слуги Проню — до последней жемчужинки, и окатную, пресветлую, тоже сыскали.
— Гоните его в шею! — приказал володетель. Погнали бы, да тут в окошке — птица. Бела, как свет бел. Опустилась володетелю на темечко да как поглядит — слуги от страха и обмерли.
Собрал Проня свой жемчуг, штаны подтянул, рубаху оправил и — за дверь, да через поле, да в лес. Только его и видели.
Сел Проня на пенёк, призадумался: у царя ли правду искать, когда он володетель над володетелями. Не дома ли она осталась, правда-матушка? Дед Микеша для царя жемчужину окатную пожалел, а для Прониной мечты сокола в придачу пожаловал.
И повернул парень обратно, на дорогу прямоезжую, а потом на стёжку, что вела к Лушиной избе да к его, Прониной, судьбе.
А его ждут не дождутся.
Поклонился Проня Лушиной матушке, поднёс Луше шапку жемчугу на сороку. Луша от радости, как маков цвет, а глазами — печалуется.
Проня и говорит ей:
— Пойдём, Луша, к дедушке Микеше. Все сумления про жизнь у меня кончились. Прав дедушка — нет выше крестьянского звания! Отнесём ему жемчужину окатную, пресветлую. Уж он найдёт ей место.
Тут Луша и заплакала:
— Ах, Проня! Ждал тебя дедушка Микеша, да не дождался.
Взялись они за руки, пошли к дедушке на могилу.
Достал Проня жемчужину, на ладонь положил, чтоб красе земной само небо порадовалось. В тот же миг пал с неба белый сокол. Схватил жемчужину и в такие выси взмыл, что и не усмотришь. Но в том самом месте, куда взлетела белая птица, зажглась звёздочка, окатная, как жемчужина. А на траве роса легла, тоже, как жемчуг, светлая, окатная.
