— Я пришлю носилки, — сказала она и направилась в госпиталь.
Когда она вышла в сопровождении двух санитаров с носилками, Виктора во дворе уже не было. Лишь кровь его осталась на камнях.
38
Йенс видел, как переменилась Валентина после той встречи во дворе госпиталя. Глаза ее просветлели, и движения снова обрели ту грацию, которую они утратили после смерти ее сестры. О случившемся они не разговаривали. Никто не хотел упоминать имени Аркина — заговорить о нем значило вернуть его. Их отношения стали нежнее, а ее музыка приобрела новую глубину и чувственность, отчего Йенс стал еще больше скучать по ней, когда они были не рядом.
Тайком от любимой он продолжал искать Аркина. Снова прочесал городские трущобы, но даже следов не нашел. Виктор уехал из города, Йенс был уверен в этом. Он даже дал денег Попкову и послал казака по кабакам, но и это не помогло. Аркина никто не видел. Если бы в этом мире существовала правда, шофер бы умер от гангрены, но на это надеяться не приходилось. Йенс не верил в мировую справедливость и всегда рассчитывал только на себя.
Положенный срок траура еще не закончился, но Йенс поговорил с родителями Валентины о свадьбе, и дата была назначена. Церемония была скромной. Йенс не любил русские свадьбы. На его вкус они были слишком долгими и помпезными, к тому же обряд венчания был слишком строг, проводился без цветов и свадебного марша. Однако в церкви Йенса заворожил вид Валентины в длинном белом платье с горящей свечой в руках. Ее темные волосы были собраны на затылке и упрятаны под белоснежную фату, усыпанную жемчужинами, которые гладкостью и красотой не могли сравниться с ее нежной кожей.
Пока священник в епитрахили проводил традиционную службу (соединил их руки и три раза провел вокруг аналоя со Святым Евангелием), она смотрела на Йенса с таким откровенным желанием, что тот едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия прямо в церкви. Ему казалось, что отныне он не сможет прожить без нее и минуты. Когда над молодыми подняли золотые венцы и дьякон завел ектенью, Фриис заметил, как взгляд Валентины против ее воли устремился на дверь, будто она боялась, что кто-то может незаметно войти в церковь. На лбу ее появилась тревожная складка. Когда обменивались кольцами, руки невесты были напряжены. Вуаль не смогла скрыть страха в ее глазах.
Не в первый раз Йенс проклинал себя в душе за то, что там, в госпитале, не отплатил Аркину той же монетой, не поднял ствол винтовки чуть выше и не проделал в его груди дыру размером с венчальную корону Валентины. Но в тот день на революционере был защитный панцирь, Йенс четко видел, как он выпирал из-под его рубашки. Поэтому-то Аркин и держался так самоуверенно. Где бы ни скрывался этот подонок, колено его еще не скоро заживет. Виктор Аркин не будет спешить с возвращением в Петербург.
Когда официальная часть была наконец закончена, Йенс буквально похитил Валентину из-под носа родственников и повез ее в украшенной карете в их новый дом. Находился он на тихой улочке рядом с домом доктора Федорина.
— Когда ты будешь рожать, у нас под рукой будет доктор, и это совсем не плохо, — веско заметил он, на что Валентина рассмеялась, обозвала его паникером и пообещала, что произведет на свет малыша легко и без усилий, как кошка рожает котят.
Новый дом он выбирал для нее очень тщательно. Вид на реку, поверхность которой в эту пору казалась твердой, как сталь, нужен для того, чтобы любимой было чем любоваться, когда у нее возникнет желание посидеть в тишине, а высокие потолки должны создавать идеальную акустику для музыки. Бледные полированные полы были составлены из досок, привезенных из Дании, а перед камином Фриис положил шкуру северного оленя. На ее счет у него были особенные планы.
Он с наслаждением снимал с Валентины свадебный наряд и украшения, пока она, улыбаясь, по очереди протягивала ему сначала нежные руки, а потом и соблазнительные ножки. Когда на ней не осталось ничего и ее волосы рассыпались волнистым шелковым веером по обнаженной спине, Йенс отвел ее в гостиную, где стоял новый рояль «Эрар», и она стала играть для него. Только для него. Музыка полилась, и он сразу узнал ноктюрн ми-бемоль мажор Шопена. Йенс растрогался, сердце нежно защемило…
Пока ее руки скользили по клавишам, его глаза исследовали ее спину. Каждая линия ее тела была гладкой и плавной: контур ягодиц на фортепианном стуле, мягкий угол плеч, локти.
Эта женщина была его женой, носила его ребенка, она стала такой же неотъемлемой его частью, как легкие или кровь в венах. Он шагнул к ней и поцеловал теплую макушку, потом каждое ребро на спине и каждую косточку позвоночника до самого низа. Все это время пальцы ее не переставали играть, но он слышал, как она тихонько постанывает от удовольствия, и, когда его руки оплели ее бока, ладони легли на живот, а губы прикоснулись к шее, она отклонилась назад и приникла к нему спиной.