— Договорились. — Мальчик быстро заморгал, на глазах у него выступили слезы. — Дядя Йенс, спасибо вам за…
Фриис потрепал его по волосам.
— Попрощайся с Героем, а я пока схожу поговорю с твоей мамой.
Он быстро покинул конюшню и подошел к карете. Графиня была печальна, в серьезных глазах — тоска.
— Так ты уезжаешь из России?
— Да.
— В Париж?
Она улыбнулась и качнула головой.
— Мы так говорим. На самом деле мы едем на восток.
— Путь не близкий.
— Но это гораздо безопаснее, чем перебираться через линию фронта на западе.
— Сейчас везде небезопасно. Будьте осторожны.
Наталья протянула руку и прикоснулась к его пальцам, лежащим на двери кареты.
— Йенс. Я слышала, наверху готовится заговор. Они хотят свергнуть Николая.
— Неужели они наконец-то взялись за ум?
— Нет. Шесть великих князей и князь Георгий Львов из Думы решили предложить трон великому князю Николаю Николаевичу.
— Что? Поменять одного Романова на другого? Они с ума сошли. Жаль, что наш премьер-министр, Голицын, такой слабак. Не сможет он порядок навести. Неужели они не понимают, что уже слишком поздно?
— Нет, Йенс. Они просто любят свою страну. Они не хотят ее оставлять и знают, что, как только Романовы потеряют трон, им придется уезжать.
— Ты тоже любишь Россию и тем не менее уезжаешь.
Взгляд графини оторвался от него и устремился на Алексея, который вышел из конюшни и торопливо направился к ним.
— Я солгала тебе, Йенс, когда сказала, что его настоящий отец — покойный офицер. — Она заговорила шепотом. — Его отец — один из Романовых. Если об этом станет известно, Алексей окажется в страшной опасности. — Она вздрогнула и добавила обычным голосом: — Поэтому мы и уезжаем.
Йенс повернулся к подошедшему мальчику, взял его за руку и подсадил в карету.
— Уезжайте немедленно, — сказал он, захлопнув дверь. — Сегодня же.
— Завтра, — негромко произнесла она.
— Утром я зайду к вам попрощаться, — пообещал Йенс.
Мальчик, глядя на него, счастливо улыбнулся:
— И мы сможем покататься — последний раз.
Тот день стал началом конца. Валентина проснулась чуть свет от тревожного предчувствия и, как ни старалась, не смогла больше заснуть. Она слышала тяжелое дыхание Петрограда, даже здесь, на их тихой улочке. От витавшего в воздухе напряжения у нее свело мышцы, как после долгого быстрого бега. По всему городу ходили разговоры о том, что рабочие ополчатся против начальства, что в одном почтовом отделении служащие забили насмерть человека, которому подчинялись десять лет, что хозяев одного ювелирного магазина, семейную пару, выставили на улицу собственные приказчики. Она боялась за Йенса. Она представила себе, как из туннелей, точно слепые кроты из нор, выйдут рабочие и двинутся всей толпой на своего директора.
Рука ее инстинктивно потянулась к мужу. Почувствовав его тело рядом с собой, Валентина тут же перекатилась и оказалась на нем. Она предалась любви страстно, яростно, оставляя на его коже царапины, впиваясь ему в грудь ногтями. Прокусив его нижнюю губу, она почувствовала вкус его крови. Сегодня она желала его как никогда. Сегодня ей было мало просто чувствовать его крепкие мускулы, его кожу, его сильные толчки внутри себя. Сегодня ей были нужны его кровь и его сердце. И когда она наконец в изнеможении упала рядом с ним, разметав по покрывалу длинные спутанные пряди, он приподнялся на локоть, посмотрел на нее и засмеялся:
— Похоже, за ночь кто-то сильно изголодался.
Она села, подогнув под себя ноги.
— Йенс, не ходи сегодня на работу.
— Почему?
— У меня плохое предчувствие. Останься дома.
— Не могу, любимая. Мне нужно попрощаться с Алексеем, да и кроме этого еще надо разобраться с кое-какими неприятностями.
У Валентины екнуло сердце.
— С рабочими?
— Нет. Хотя их союз меня не оставляет в покое со своими требованиями. Нет, это насчет старых деревянных труб. Они все давно прогнили. Вода загрязняется, снова начался тиф. Я заявил, что людям нельзя пить эту воду. Но что им остается делать? — Он свесил с кровати ноги, мыслями уже будучи на работе.
Валентина поняла, что не сумеет удержать его.
Йенс не поехал кататься с Алексеем. Хоть он и прибыл очень рано, карета графини, груженная чемоданами и сумками, уже стояла у двери, а Алексей, одетый по-дорожному, сидел на ступеньках парадной лестницы. Увидев Йенса на Герое, он вскочил на ноги, но прощание их оказалось кратким.
Графиня была раздражена.
— Он отказывается садиться в карету, не попрощавшись с тобой.