К счастью, мне на выручку пришла Джамиля:
— Позвольте, Гулалай-биби, я подам чай. Рахима-джан так давно не видела сестру. Думаю, девочкам надо дать возможность побыть вдвоем.
Я была благодарна Джамиле за понимание и помощь. Она принесла чай и поставила перед гостьями блюдо с орехами и сушеным тутовником. Женщины вокруг нас оживленно болтали, мы же с Шахлой сидели, держась за руки, не в силах наглядеться друг на друга. Шоиб, сын Шахлы, робко улыбался и озирался по сторонам.
— Шоиб, а ты поздоровался со своей тетей? — спросила Шахла.
— Сала-ам, — протянул мальчик, на секунду выглянув из-за плеча матери, и тут же спрятался обратно.
— Он очень стеснительный, — улыбнулась Шахла.
— Шахла, я хочу, чтобы ты познакомилась и с моим сыном.
Я выскочила из гостиной и бросилась в комнату Джамили. За время моего отсутствия Джахангир так привык находиться там, что теперь, если я была занята работой на кухне, он, вместо того чтобы возиться на полу возле моих ног, с большим удовольствием отправлялся играть с детьми Джамили.
— Пойдем, бачо, познакомимся с твоей тетей-джан.
Я взяла сына за руку и повела в гостиную.
— О, какой славный! — воскликнула Шахла и быстро дунула три раза в сторону, чтобы отогнать злого духа.[65] — Он похож на тебя.
— Правда? — переспросила я. Мне приятно было слышать слова сестры.
— Да, очень! Посмотри на эти кудряшки. В точности как у тебя и мамы-джан.
При упоминании мамы мы обе замолчали.
— Ты была у нее? — спросила я, стараясь придать голосу будничную интонацию.
Шахла отрицательно качнула головой.
Я уставилась на стоявшую передо мной чашку с чаем. Мама-джан. Нет, я не стану рассказывать сестре все, что знаю о ней, только не здесь, среди этих оживленно щебечущих женщин. Мне казалось это предательством по отношению к маме. И в то же время мне так хотелось поделиться неутихающей болью и тревогой о наших младших сестрах, которые оказались брошенными на произвол судьбы. Вероятно, в глубине души я надеялась, что после моего рассказа Шахла сама пойдет к маме и постарается поговорить с ней, достучаться до нее. Ведь они с мамой-джан всегда были особенно близки, и, возможно, сестре удалось бы сделать то, что, при всей ее напористости, не удалось тете Шаиме.
Я подавила вздох и взглянула на младенца, лежащего на руках у Шахлы.
— Ой, смотри, у твоей дочки глазки совсем закрываются, устала, бедняжка. Как ее зовут? — Я потрепала девочку за маленький кулачок, ее пальчики разжались и тут же снова сомкнулись, крепко ухватив мой палец.
Шахла наклонилась ко мне поближе и тихо сказала:
— Я назвала ее Парвин.
Еще один взгляд на дочку Шахлы — и я заметила, что глаза у нее точно такого же необычного серовато-орехового оттенка, какой был у нашей Парвин, и губы той же формы, с чуть приподнятыми уголками.
Шахла улыбалась, поглядывая то на меня, то на дочку.
— Парвин?
— Да, свекровь хотела назвать ее Римой, но я попросила разрешения самой выбрать имя для девочки. Она согласилась.
Я все смотрела и смотрела на личико моей маленькой племянницы и чем дольше, тем больше находила в ней знакомых черт.
Вспомнив собственную свекровь, я подумала, что Гулалай-биби согласилась с именем, которое я выбрала для сына, лишь потому, что оно понравилось Абдулу Халику. Если бы не это, старуха непременно отвергла бы мой выбор.
— Поверить не могу, как тебе удалось уговорить ее?
— Да, это было непросто. Назвать ребенка в честь человека с физическим недостатком — плохая примета. К счастью, я дала ей имя до того, как… случилась беда. Потом, после того как это произошло, все стали называть ее Римой. Но когда мы с ней вдвоем — только я и она, — я зову ее Парвин. И это делает меня счастливой. Как странно, правда? Мы произносим одно и то же имя, но там, где другим видится темное и злое, я вижу лишь свет.
Я очень хорошо понимала, о чем говорит сестра.
Если бы собравшиеся в комнате гости были посторонними людьми, я уже давным-давно вернулась бы на кухню. Но сегодня ко мне пришла сестра. И мне хотелось провести с ней все время, отпущенное нам на эту встречу. Джамиля снова и снова наполняла чашки чаем, предлагала гостям фрукты и печенье, поддерживала разговор и зорко присматривала за Гулалай-биби. Стоило старухе раскрыть рот, чтоб обрушиться на меня с очередным замечанием, как Джамиля тут же обращалась к ней с вопросом, вовлекая в общую беседу. Когда наши взгляды встречались, в моем читалась благодарность. Джамиля едва заметно кивала и улыбалась.
65
По существующему у афганцев поверью разговор о красоте и здоровье ребенка может привести к сглазу — болезни или даже смерти.