— Кто?
— Повитуха. Сказала, что моя матка будет злиться и искать младенца, который столько месяцев жил в ней.
— И сейчас она злится?
— Наверное. Я чувствую, как она сжимается, словно кулак Асифа, когда он увидел дочку.
Спазм прошел, и Гюльназ вернулась к разговору:
— Он разозлился еще больше. Крикнул, что Бинафша — прекрасное имя для девочки, а потом выскочил из комнаты и грохнул дверью. Не знаю, что он себе думает, но мне кажется, это был бы неверный выбор.
«Это был бы очень опасный выбор. Как только во дворце узнали бы, как Асиф назвал дочь, подозрений было бы не избежать», — подумала Шекиба Неужели Асиф не понимает этого? Ситуация отчасти даже позабавила ее.
— Давай-ка я вымою ее еще разок. Смотри, у нее кровь осталась на волосах.
Гюльназ слабо улыбнулась и прикрыла глаза, радуясь возможности немного отдохнуть, пока Шекиба возится с младенцем.
Первый год жизни Шабнам была окружена заботами сразу двух матерей. Гюльназ и Шекиба по очереди нянчились с ней — купали, переодевали, укачивали. Шекиба придерживала головку девочки, пока Гюльназ подводила ей глаза кохлем или сбривала младенческий пух на макушке, чтобы волосы росли быстрее и гуще.
Когда родители Асифа приходили навестить сына, Шекиба подавала чай и сласти. После этих визитов обе жены понимали, как им повезло, что они не живут под одной крышей со свекровью. Мать Асифа даже не пыталась скрывать свою неприязнь к Шекибе. Конечно, она сама горячо советовала Асифу взять вторую жену, раз первая оказалась такой никчемной. Но чудовище с изуродованным лицом — не совсем то, что она имела в виду. Вдобавок эта страхолюдина тоже никак не могла подарить мужу наследника.
Держа на руках внучку, мать Асифа продолжала шарить глазами по комнате в поисках признаков беспорядка, доказывающего, что две жены-растяпы не способны должным образом позаботиться о доме ее сына. Эта женщина обладала удивительной способностью даже похвалу высказать так, что она больше походила на критику.
— Наконец-то ковры почистили, теперь они хоть цвет обрели. А то в прошлый раз я тут у вас едва не задохнулась от пыли, потом пришлось платье стирать.
Шекиба и Гюльназ предпочитали хранить благоразумное молчание и на выпады не отвечали, чем только еще больше подливали масла в огонь.
— Гюльназ-джан, это печенье просто во рту тает. Как замечательно, что после стольких лет ты научилась готовить!
— Извините, но я не вправе присваивать похвалу, которая принадлежит Шекибе-джан. Печенье — это ее рук дело, — вежливо отвечала Гюльназ, делая вид, что не расслышала яда в словах свекрови.
— О Шекиба-джан, твое печенье даже лучше, чем у Фердовс-ханум. Кстати, она печет его для всей родни и даже соседям посылает.
— Пожалуйста, ханум-джан, угощайтесь! — сказала Шекиба, подливая чай в чашку свекрови.
— Да, возьму, пожалуй. Нечасто мои ауруз[72] балуют меня такими лакомствами, — сказала мать Асифа, стряхивая с коленей крошки от печенья прямо на вычищенный ковер.
Шекиба заглянула в чайник и, хотя он был еще полон, сделала вид, что пора долить воды, и отправилась на кухню.
Гюльназ и Шекиба вздохнули с облегчением, когда свекровь наконец ушла. Шекиба смела с ковра крошки и самые крупные насыпала канарейкам в клетку. Птицы оживленно защебетали и запрыгали по жердочкам, подбираясь к неожиданному угощению, и одновременно зорко поглядывали глазами-бусинами на Шекибу.
У двух птиц на голове виднелись небольшие проплешины — место, откуда нападавшая на них третья, агрессивная, канарейка выщипала все перья. Тем не менее обе выглядели вполне довольными жизнью. Шекиба с интересом наблюдала за ними, а птицы — за ней. Она просунула палец сквозь прутья клетки и слегка пошевелила им. Все три птахи в панике метнулись в дальний угол клетки, полные страха, что она осмелится проникнуть в их дом.
Шекиба вытянула палец обратно и заметила, как напряженно прижатые к бокам крылья расслабились, а чириканье стало не таким тревожным.
Глава 59
ШЕКИБА
Шекибе не пришлось теряться в догадках. И все же, несмотря на то что она была прекрасно осведомлена обо всех признаках наступления беременности, сам этот факт стал для нее настоящим шоком.
«Я стану матерью. У меня будет ребенок. Как такое возможно?» — вновь и вновь думала Шекиба, жуя кусочек сырого имбиря и стараясь не обращать внимания на тошноту, ставшую ее постоянной спутницей.
Это означало окончательный разрыв с прошлым. Больше Шекиба не сможет по собственному усмотрению решать, какую роль ей играть — мужчины или женщины, — точно воздушный змей, швыряемый ветром из стороны в сторону. Отныне она не будет носить корсет, скрывающий грудь. Какой в этом смысл? Больше ей никого не одурачить.