Но это было именно так. Завывания Гулалай-биби рвали мне сердце. Мне хотелось погрузить руки в землю, нащупать руки моего сына и почувствовать, как его маленькие проворные пальчики вцепляются в мои. Мне хотелось лечь рядом с ним, свернуться калачиком, обнять и шептать ему на ухо, что он не один, что мама с ним и ему нечего больше бояться.
Я начала плакать. Сначала беззвучно, потом все громче и громче, настолько, что Гулалай-биби услышала мои всхлипывания даже сквозь свои собственные вопли.
Она повернулась и смерила меня ледяным взглядом.
— Я ведь тебя предупреждала: веди себя прилично! Ты привлекаешь слишком много внимания.
Я попыталась успокоиться и почувствовала, как разрывается грудь от попытки удержать всхлипывания.
— Прекрати! Это грех. Не устраивай тут сцен, имей уважение к мертвым. К тому же на нас люди смотрят.
Никто на нас не смотрел. На кладбище мы были одни. Маруф остался возле машины дожидаться нашего возвращения. Я проглотила застрявший в горле ком и, подняв голову, уставилась в голубое небо. Три красногрудых зяблика кружили над нами, то взмывая вверх, то падая почти до земли. Покружив немного, птицы опустились на стоявшее неподалеку от нас дерево. Зяблики разливались звонкой трелью, хлопали крыльями и поглядывали в нашу сторону своими шустрыми глазками так настойчиво, что мне стало казаться, будто птички специально стараются привлечь мое внимание.
Гулалай-биби достала из кармана юбки горсть хлебных крошек и высыпала их на могилу Джахангира, затем зачерпнула еще и посыпала на соседнюю могилу, потом, сделав несколько шагов влево и пропустив одну могилу, высыпала остаток на следующую.
— Шехр-ага-джан, — вздохнула она, — да упокоят тебя небеса!
Я узнала имя деда Абдула Халика. Истории о нем — отважном войне и победителе — так часто пересказывались в семейном кругу, что я порой забывала, что никогда в жизни не видела этого человека. Он умер почти пятнадцать лет назад.
Зяблики заметили крошки, мгновенно сорвались с дерева и устремились к нам. Грациозно приземлившись на могильный холмик, птицы принялись бойко клевать неожиданно доставшийся им щедрый дар.
— Ешьте, ешьте, — грустно сказала Гулалай-биби, наблюдая за птичками, — ешьте и молитесь о моем внуке. И о моем дорогом свекре. Да хранит Аллах его душу!
Я молча смотрела на птиц. Склевывая крошки, зяблики будто кланялись: вверх-вниз. Казалось, что птицы и вправду молятся. И это приносило мне утешение.
Свекровь снова вздохнула. Я посмотрела на нее, затем перевела взгляд на могилу рядом с могилой деда Абдула Халика. Интересно, подумала я, почему Гулалай-биби пропустила ее и не насыпала крошек? Ведь на этом кладбище нет посторонних — тут похоронены только те, кто принадлежит к семейному клану.
— Чья это могила? — спросила я. Обычно у меня не возникало желания вступать в какие-либо разговоры со свекровью, но сейчас молчание вдруг стало тягостным, и мне больше не хотелось погружаться в него.
— Здесь? — с неожиданно злобной интонацией переспросила Гулалай-биби. — Жена Шехр-ага, моя свекровь. — Она поджала губы и замолчала.
— Вы не насыпали на могилу крошек?
Гулалай-биби мрачно смотрела на холмик перед собой.
— Мы с бабушкой Абдула Халика не очень-то ладили, — произнесла свекровь после паузы. — Это была ужасная женщина. Никто в доме не любил ее, — добавила она, не глядя в мою сторону. — Я относилась к ней с уважением, пока она была жива, но сейчас не имею ни малейшего желания тратить время на молитвы о ее душе.
Впервые за время нашего знакомства Гулалай-биби упомянула собственную свекровь. И впервые я услышала от нее недобрые слова в адрес кого-то из членов клана Абдула Халика. Меня поразило, с какой ненавистью она говорила о покойной.
— Давно она умерла? — спросила я.
— Десять лет назад, — сказала она и помахала рукой Маруфу, показывая, что мы возвращаемся к машине. Он открыл заднюю дверцу и уселся за руль. — Она была воплощением зла. Вечно говорила про меня ужасные вещи, хотя в ее россказнях не было ни слова правды. Представь себе, она отравляла моего мужа ложью обо мне! — бросила Гулалай-биби и направилась к машине.
Я закрыла глаза и преклонила колени у могилы сына для еще одной, последней молитвы. Я спешила и проглатывала слова, опасаясь, что меня позовут прежде, чем я успею закончить. Но Гулалай-биби остановилась на полдороге. Похоже, она ждала меня, давая мне время попрощаться с Джахангиром.
Я наклонилась и поцеловала землю. Зяблики отлетели немного и с безопасного расстояния сочувственно чирикали, глядя на меня глазами-бусинками.