Этот совет матери, несмотря на всю его нелогичность, и обдумывал Асиф, шагая домой из Министерства иностранных дел, где он теперь благодаря покровительству эмира Амануллы занимал высокий пост.
Пока отца не было дома, в обязанности Шаха входило отвечать на стук в ворота. Поэтому, когда Халиль-ага прибыл к Асифу, ему открыл мальчик с оцарапанными коленками — результат неудачной попытки забраться на дерево. Глядя на Шаха, Халиль-ага и его жена невольно заулыбались, вспомнив о собственном сыне.
— Добрый вечер, дорогой мальчик! Твой отец дома? Я хотел бы поговорить с ним.
— Нет, он еще не вернулся. Но, пожалуйста, заходите. Будьте нашими гостями, — вежливо пригласил Шах, старательно подражая голосу и манерам отца.
Халиль-ага не смог сдержать смеха.
— Благодарю за любезное приглашение, мой друг, — сказал он, заходя во двор, — но я не хотел бы затруднять вас.
Асиф, вошедший во двор вслед за гостями, услышал последнюю реплику.
— О Халиль-ага, о чем ты?! — воскликнул он. — Рад тебя видеть!
— И я рад, Асиф-джан! Извини, что пришел в такой час, мы были неподалеку у родственников и решили забежать на минутку. Хочу отдать тебе те бумаги, о которых мы говорили сегодня утром, поскольку завтра меня в министерстве не будет…
— О пожалуйста, пожалуйста, проходи в дом! — Асиф сделал широкий жест рукой.
— Твой сын уже пригласил нас, — засмеялся Халиль-ага, — но мы не хотели вас беспокоить.
Однако Асиф настоял, и гости прошли в дом. Шекиба быстро накрыла на стол — она подала чай и сушеные ягоды шелковицы. Гюльназ лежала у себя в комнате с головной болью, так что Шекибе пришлось остаться с гостями мужа: она и Махназ, жена Халиля-ага, устроились в одном углу гостиной, мужчины — в другом. Шекиба сидела, повернувшись к гостье в профиль, чтобы та видела ее «хорошую» сторону.
На Махназ было надето красивое жемчужно-серое платье длиной до лодыжек, с широкими рукавами, которые заканчивались высокими манжетами. Жена Халиля-ага выглядела элегантной и ухоженной. «Гостья из дворца», — подумала Шекиба.
— У тебя большая семья в Кабуле? — завела разговор Махназ.
— Нет. Я родилась в деревне. Здесь у меня никого нет.
— О, я тоже родом из деревни. Этот город… поначалу все здесь кажется таким необычным. Так не похоже на те места, где я выросла. — На вид Махназ было лет двадцать пять, не больше, — молодая красивая женщина, улыбчивая и жизнерадостная. — А как называется твоя деревня?
— Кала-э-Бюльбюль. Не думаю, что ты когда-нибудь слышала о такой.
В свои тридцать шесть Шекиба давно перестала вспоминать о деревне, в названии которой упоминаются певчие птички. Сейчас это слово заставило ее вспомнить о младшей сестре — Акиле, певчей птичке Бюльбюль. Смеющееся личико сестры с ямочками на щеках всплыло в памяти Шекибы, размытое, словно в тумане, и одновременно живое и яркое.
Махназ разинула от удивления рот.
— Кала-э-Бюльбюль? Ты родом оттуда?! — воскликнула она, слегка прикасаясь к плечу Шекибы. — Так это же моя деревня!
Шекибу охватила паника. Она не имела ни малейшего желания встречаться с людьми из своего прошлого или теми, кому может быть известна история ее семьи. Прежде всего — из-за мужа. Он никогда не расспрашивал Шекибу о прошлом, и она не видела повода нарушать это молчание. Шекиба покосилась в тот угол, где сидели мужчины: муж и его гость что-то оживленно обсуждали.
— Я так давно уехала из деревни, почти ничего не помню, — понизив голос, сказала Шекиба.
— Нет, ну надо же, какое совпадение! — не унималась Махназ. — А как фамилия твоих родителей?
— Бардари.
— Бардари? Это тот большой дом на северном склоне холма? Живительно! Земля моего дяди находилась рядом с полем Бардари. Да мы и сами жили неподалеку. А кем тебе приходятся Зармина-ханум и Самина-ханум? Я дружила с их дочерями. Мы часто играли с ними возле ручья.
— Правда? — сдержанно улыбнулась Шекиба. — Это мои тетки, они замужем за братьями моего отца.
— А, так, значит, я дружила с твоими двоюродными сестрами. Ты часто им пишешь? Знаешь, мои письма в деревню так долго идут! — Махназ закатила глаза.
— Нет… Мы не поддерживаем отношения с тех пор, как я переехала в Кабул… Нет, я не пишу им, — уклончиво ответила Шекиба.
— Да? Ну это тоже можно понять. Жизнь в деревне такая однообразная. Два года назад мы были на свадьбе моего брата. Ничего не изменилось, все по-старому, как будто и не уезжала. Но, Шекиба-джан, — голос Махназ приобрел особенно мягкий оттенок, — а ты про свою бабушку слышала?
— Про бабушку? Нет. А что такое?