«Шекиба, твое имя означает „дар“», — горько усмехнулась про себя девушка.
Азизулла прошел мимо мечети и повел ее дальше. Пройдя метров триста, он остановился возле небольшого приземистого дома и постучал в дверь.
Дверь открылась.
— Салам, Фазизулла, — поздоровался хозяин Шекибы.
— Салам, Азизулла-ага, рад тебя видеть.
— Фазизулла-джан, сделай мне одолжение. Я взял с собой свою работницу, она идет повидаться с родными, отведу ее после намаза. А пока я буду в мечети, позволь оставить ее у тебя. Надеюсь, твою жену не затруднит присмотреть за ней.
— О, конечно, Азизулла-джан! Слышал, ты взял в работницы внучку Шагул-биби, ну ту, с изуродованным лицом? Пусть посидит во дворе.
Шекибе указали на табурет, стоявший в углу двора неподалеку от туалета. Смрад был невыносимым, у девушки закружилась голова, но она не решалась сдвинуться с места, опасаясь навлечь на себя гнев хозяйки дома. Шекиба не видела ни ее, ни детей Фазизуллы, но слышала доносившиеся из глубины дома голоса и топот маленьких ног. Дети смеялись. Плакали. Бегали.
Звуки большого семейного дома.
«Я могла бы уйти прямо сейчас. Что, если я просто открою ворота и выскользну на улицу? Дорогу я помню. Думаю, мне хватило бы времени, чтобы добраться до дома, попытаться отыскать документ в книгах отца и вернуться прежде, чем закончится намаз».
А что, если она не успеет вернуться и Азизулла, придя из мечети, не найдет ее на месте? Или хозяйка дома выйдет во двор, заметит, что «голубая паранджа», которую посадили в углу возле туалета, исчезла, и скажет об этом Азизулле? Больше всего на свете Шекиба боялась разозлить хозяина. Главным образом потому, что тогда ее вернули бы бабушке. А ничего страшнее и вообразить себе невозможно.
Намаз закончился, Азизулла вернулся за Шекибой. Он поблагодарил друга за то, что тот позволил девушке посидеть во дворе, и кивком велел ей следовать за ним. Они вновь двинулись по пыльной дороге, теперь в сторону дома Шагул-биби.
На стук в ворота ответил Хамид.
— Салам, Хамид. Где твой отец, дяди? Я не видел их сегодня в мечети. Они здоровы?
— Да, вполне. Они просто не пошли. Слышали бы вы, какими словами бабушка ругала их за лень!
Малыш Хамид всегда не умел держать язык за зубами.
Азизулла подавил смешок и постарался придать лицу серьезное выражение.
— Ну, будем надеяться, что Аллах простит им этот грех, даже если их не простит бабушка. Скажи, что пришли дядя Азизулла и твоя двоюродная сестра.
Хамид впустил нас во двор и помчался в дом с воплем, который сделал бы честь любому муэдзину, возвещающему азан:[24]
— Ба-а-а-абу-у-у-ушка-а-а-а-а-д жа-а-ан, дядя Азизулла-а-а привел Шекибу обра-а-а-а-атно-о-о!
Шекиба вздрогнула. Действительно ли Азизулла привел ее сюда, чтобы она могла повидаться с родственниками, или Хамид прав — ее возвращают в дом бабушки? За что? Марджан пожаловалась мужу, после того как застала Шекибу сидящей в неприглядной позе? Или ей не понравились странные вопросы о наследстве? Ладони у Шекибы вспотели, ей показалось, что она сейчас задохнется под своей паранджой. Она с тревогой покосилась на Азизуллу. Но тот задумчиво смотрел на цветущий куст тамарикса и не заметил ее взгляда.
На пороге дома появился старший сын Шагул-биби — Фаяз. Вид у него был взволнованный.
— Азизулла-джан! Рад тебя видеть! — Фаяз двинулся навстречу гостю, широко раскинув руки. Мужчины обнялись и обменялись ритуальными поцелуями в щеку. — Как поживаешь?
— Все хорошо, спасибо. Ау вас как дела? Надеюсь, Шагул-биби здорова.
— Ах, обычные недомогания — возраст. Да еще непослушные дети и внуки, — пошутил Фаяз, покосившись в сторону Шекибы.
«Он считает, что я что-то натворила. Уже представляет, как накажет меня».
— Благословенна ваша семья, что в таком возрасте мама все еще с вами. Я свою потерял два года назад, да упокоит Аллах ее душу. И до сих пор оплакиваю ее.