Но Гиэяс обратился прямо к Фидэ-Йори.
— Государь! — сказал он. — Так как мое беспокойство не хотят разделить, то я должен сказать тебе, что среди благородных и народа ходят страшные слухи…
Он на минуту остановился, чтобы придать больше торжественности своим словам.
— Говорят, что тот, кто находится еще под моей опекой, будущий глава Японии, наш всемилостивейший государь, Фидэ-Йори, принял христианство.
Глубокое молчание наступило при этих словах. Присутствующие обменивались взглядами, которые ясно говорили, что они знали об этом слухе, не лишенном, может быть, основания.
Фидэ-Йори заговорил.
— Разве невинным следует мстить за клевету, которую распространили злонамеренные люди? — сказал он. — Я приказываю, чтобы христиан ни под каким видом не смели трогать. Мой отец, к сожалению, считал нужным преследовать своим гневом и истреблять этих несчастных; но я клянусь, что, пока я жив, ни одна капля их крови не будет пролита.
Гиэяс был поражен решительным тоном молодого сегуна, который в первый раз говорил и приказывал как государь. Он поклонился в знак покорности и ничего не возразил. Фидэ-Йори достиг совершеннолетия, и если он еще не был провозглашен сегуном, то потому только, что Гиэяс не спешил сложить с себя власть. Последний не хотел вступать в открытую борьбу со своим питомцем. Он тотчас оставил этот вопрос и перешел к другим предметам.
— Мне донесли, — сказал он, — что в эту ночь, по дороге в Киото, один вельможа подвергся нападению и был ранен. Мне еще неизвестно имя этого вельможи: принц Нагато, который был этой ночью в Киото, слышал что-нибудь об этом приключении?
— А! Тебе известно, что я был в Киото, — пробормотал принц. — Теперь я понимаю, почему на моем пути оказались убийцы.
— Как же Нагато мог быть одновременно и в Осаке, и в Киото? — спросил принц Сатакэ. — Сегодня утром только и говорят о празднике воды, который он давал этой ночью и который так весело кончился битвой вельмож с береговыми матросами.
— Я даже получил царапину в стычке, — сказал Нагато улыбаясь.
— Принц пробегает в несколько минут путь, на который другим понадобился бы час, — сказал Гиэяс, — вот и все. Только он плохо бережет своих лошадей: каждый раз, когда он возвращается во дворец, животное падает и издыхает.
Принц Нагато побледнел и стал искать у пояса отсутствующей сабли.
— Я не думал, что твоя заботливость простирается даже на животных государства, — сказал он с оскорбительной иронией. — Благодарю тебя от имени моих покойных лошадей.
Сегун, полный беспокойства, бросал умоляющие взгляды на Нагато. Но казалось, на этот раз терпение правителя было неистощимо. Он улыбнулся и ничего не ответил.
Между тем, Фидэ-Йори видел, как в груди его друга бушевал гнев, и, боясь новой вспышки, он положил конец заседанию, удалившись.
Почти сейчас же один из дворцовой стражи пришел уведомить принца Нагато, что сегун зовет его. Принц дружески раскланялся со многими вельможами и удалился, не повернув головы в сторону Гиэяса.
Когда принц вошел к сегуну, он услышал женский голос, раздраженный и в то же время жалобный. Речь шла о нем.
— Мне все известно, — говорил этот голос, — и твой отказ на предложение правителя, которого ты позволил на своих глазах оскорбить принцу Нагато с неслыханной дерзостью, и удивительное терпение Гиэяса, который не ударил обидчика из уважения к тебе и из жалости к тому, которого ты считаешь своим другом, по твоему неведению людей.
Нагато узнал в говорящей мать сегуна, прелестную и надменную Йодожими.
— Мать! — сказал сегун. — Занимайся вышиванием и нарядами: это дело женщин.
Нагато быстро вошел, чтобы не быть дольше нескромным.
Йодожими обернулась и слегка покраснела, увидев принца, который низко кланялся ей.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал сегун.
— В таком случае я удаляюсь, — с горечью сказала Йодожими, — и возвращаюсь к своим рукоделиям.
Она медленно прошла через комнату, шумя своими длинными шелковыми платьями, и вышла, бросив на Нагато странный взгляд: в нем смешивались вызов и ненависть.
— Ты слышал мою мать? — спросил Фидэ-Йори.
— Да, — сказал Нагато.
— Вот, хотят отстранить тебя от меня, друг. Что за причина этому?
— Твоя мать ослеплена какой-нибудь клеветой, — сказал принц. — А другие видят во мне прозорливого врага, который умеет разрушать составленные против тебя заговоры.
— Я как раз хотел поговорить с тобой о заговоре.
— Против твоей жизни?
— Именно. Он стал известен мне странным образом, так что мне даже трудно поверить этому. Тем не менее, я не могу отделаться от какого-то беспокойства. Завтра, на празднике Духа моря, под моими ногами должен провалиться мост.