========== Часть 1 ==========
«Говорят, будто мысль материальна и эта мысль не нова. Скептики снисходительно сводят данную идею в лучшем случае к наивности, практики ищут и находят доказательства в поддержку, иные просто уповают, как на мифический «авось», но не забывают при этом…» — перестав скользить по бумаге в выписывании не очень ровных строк, жало карандаша замирает над незаконченной фразой.
В отзеркаленном порядке, то есть наоборот, запись отражается в сетчатке глаза (или что там еще участвует в перекодировании информации).
— Мои чувства к тебе… не материя, — дополняет написанное голос. Шепот рисует в воздухе буковки, слоги, слова. — Они энергия, боль, альтер эго. Они зверь, желающий крови и мести, скулящий по реваншу за то время вместе…
Карандаш сумасшедшим танцором срывается в новый экспромт. Пляска жизни и смерти всегда единична и уникальна, она всегда неповторима и не предполагает дублей — только здесь и сейчас, где каждый шаг непременно последний и одновременно — первый.
«Я хотела бы снять эти чувства с себя и отправить тебе их почтой с пометкой «адресат выбыл, нет возможности обратной доставки». И пусть они станут чем-то ненужным, как ворох старых книг, безделушек, билетов на давно ушедшие поезда, в которых прежние мы еще едем и едем… возможно, запах пыли, в которую обратилось ненужное «мы», вызовет у тебя лишь острое желание чихнуть. Глубоко вдохнув, ты втянешь в себя наши ночи и дни, океан со следами босых ног на песке… а потом… изящно прикрыв носик пальчиками, как полагается приличной деве, тихо и сдавленно сожжешь в себе прошлое, безлично шепнешь в пустоту «извините» и примешься за текущие дела отеческой компании на радость маме».
— Прости, Николь, — шепчут губы, а карандаш пляшет дальше по страницам дневника, озаглавленного в стиле японской анимации «Death note». Грифель начинает крошиться от все увеличивающегося нажима, контрастирующего с видимой нежностью руки, изящностью пальцев с аккуратными, коротко остриженными ноготками, где безымянный навечно опоясан тонким колечком лунно-белого золота.
«Невидимую коробку моих чувств днем ты просто запнешь под стол — дела всегда важнее «каких-то там…», но она терпеливо дождется вечера… а на утро тебя с предсмертной запиской найдут в ворохе тех невидимых пут и еще начнут спорить — «была ли посылка?».
— С жемчужиной в лотосе! — пальцы с неожиданной силой сминают страницу. Бумага в ужасе верещит отчаянным шорохом, резко замолкающим с захлопнувшейся крышкой дневника, а сам он летит к черту.
— За неимением собственной плоти чувства терзают мою недостатком твоих… — следом отправляются слова, где в каждом звуке острая ненависть. — Может быть, эта посылка уже нашла адресата… только наоборот?
––––—
Легко и одновременно очень чувствительно — будто импульсами прикосновений зажигая крохотные лампочки, пальцы сверху вниз пробежали по спине Даны, превратили ее позвоночник в подобие виртуальной гирлянды, тихо засиявшей во мгле тела. Ровное горение матового света породило тепло — едва лишь заметное в начале, оно медленно тронулось в путь, незаметно, уверенно поглощая в себя рабочий Данин день.
…Неудивительны головные боли, когда позвоночник в таком напряжении и спина едва не звенит — в акустическом ничего рождаются мысли, имеющие форму слов…
Дана уже не может разграничить собственный слух с осязанием и точно ответить, что первым коснулось ее мироощущения — голос или едва уловимое движение воздуха, вызванное произнесенной негромко фразой. Почти как в самый первый раз, когда она действительно умирала от головной боли в опустевшем после рабочего дня офисе, отпустив команду в отель, сама держалась только на природной вредности вкупе с фамильным гонором, и, если быть честной до конца, то, потягивая кофе из бумажного стаканчика, малодушно подумывала о чаше с ядом. Вкус сваренной в машине бурды был отвратителен, вечер ужасен, жизнь в целом дерьмовой, а «глас с небес» оказался неожиданным:
«Могу вам помочь, если позволите. Больно смотреть, как вы мучаетесь», — произнес он негромко и где-то совсем рядом.
«Ханна» — представилась хозяйка голоса, когда Дана сквозь морок головной боли открыла глаза и подняла взгляд.
Незнакомая — нагло не соблюдающая дресс-код девушка одним своим присутствием сделала мир ирреальным. Вызовом бросились в глаза оливкового цвета майка, горчичные, с черно-геометрическим принтом штаны-шаровары, плетеные босоножки. Весь ее образ, дополненный к яркой одежде легкомысленной бижутерией, даже не намекал, а буквально кричал о внеземном происхождении, ибо не сотрудники находиться в самой закрытой части офиса не могут по определению, а сотрудники по тому же определению не могут так выглядеть.
Путая в больной голове обилие отрицательных частиц, понятия возмущения с удивлением, Дана с трудом осознавала мир, себя в нем, эту странную девушку и даже успела задаться вопросом: — «А она точно не галлюцинация? Не плод моего измученного сознания?».
…Незнакомка, стоя в шаге от Даны, глядела с искренним участием, как ни один из сотрудников проверяемой компании не мог бы (если бы даже, наверное, захотел) посмотреть на «ревизоршу-инквизиторшу», и одним только этим взглядом добавляла хаоса.
«Я брата искала» — пояснила Ханна. Дана автоматически кивнула, хотя простые и понятные на первый взгляд слова выглядят полным абсурдом — самая закрытая часть офиса, куда не каждый сотрудник имеет право войти, уж точно никак не является местом, где подобные Ханне ветреницы могут просто так искать каких-то своих мифических братьев.
Дана никогда не сталкивалась с такой естественно-сверхъестественной даже не наглостью, а тем, чему слов подобрать невозможно (в данный момент во всяком случае).
«Обещал быть…» — невинно продолжила Ханна. Воспринимая молчание Даны знаком согласия, она положила на соседний стул хиппарскую сумку, поискала среди прочих вещей, из которых Дана успела выделить взглядом потертый ежедневник, футляр с наушниками, упаковку влажных салфеток; аккуратно вытянула одну, отерла кисти рук, каждый палец… — словно завороженная, Дана в полном безмыслии наблюдала за действиями незнакомки. Очистив пальцы от гипотетических бактерий, Ханна со странной осторожной улыбкой, как по лезвию бритвы, сделала шаг глубоко в личное пространство абсолютно незнакомой ей особы: — «Глаза можете не закрывать, это уже от вас не зависит, они сами» — прошелестел ее голос, а мир получил невесомость…
Дальше в несколько (показавшихся Дане всего тремя) касаний были легко отключены головная боль, ноющая в висках усталость и грызущее уже не один день раздражение на весь этот мир. Все непонятное, тяжелое и досаждающее вдруг рассеялось, стало прозрачным, призрачным, отошло на задний план, оставив истину — вот она, Дана, в первозданной своей чистоте и вселенском спокойствии. Дышит легко, безмятежно, будто несколько дней уже проводит отпуск в любимых Альпах, а не душном офисе и вынужденной (кровно необходимой для карьеры и компании) командировке.
«Как… вам это удалось?» — не могла поверить Дана. Чувствовала она себя до страшного отлично выспавшейся, свежей, а не истерзанной третьими сутками проверок, начавшихся сразу после не самого легкого перелета.
«Магия» — свободно рассмеялась довольная результатом Ханна, а Дана теперь (с обновленным вниманием) заметила, что улыбка девушки мила, а в целом ее спасительница производит впечатление «солнечной» — русые, с медным оттенком волосы вьются ветрено-хаотичными волнами и едва ли кончиками достают до плеч; золотистая от загара кожа, красивые губы, интересные черты лица… из общей канвы ветра и света неожиданно выбиваются штрихи слишком черных ресниц, они будто щедро накрашены тушью, четкая, аккуратная линия бровей того же оттенка, при этом не имеющие ни грамма декоративной косметики. Как, впрочем, и тайны — такое несочетание часто встречается у метисов.