Все трое почти одновременно поднимаются.
— Как долго еще продлится командировка? — напоследок уточняет Роман.
— Неделю, возможно, — Дана неуверенно пожимает плечами. Мысленно объясняет Корфу, что не может прямо ответить на этот вопрос, что все зависит от того, найдет ли она подтверждение своим подозрениям или, напротив, они окажутся лишь подозрениями.
— Хорошо, — не дождавшись никаких пояснений, Роман откланивается с зароком на будущее. — Скорее всего, нам еще не раз придется встретиться.
Получает в ответ — «я понимаю, скрываться не собираюсь» и «до встречи».
Мгновение, как вечность, когда сознание с особой тщательностью отмечает каждую мелочь — едва слышный из-за двери звук прибывшего на этаж лифта, обозначенный приглушенным электронным сигналом, едва доносящееся с балкона дыхание города, стук собственного сердца, аритмично бьющегося в страхе увидеть и не увидеть галлюцинацию.
Резко обернувшись, Дана едва не врезается в Ханну, стоящую прямо за ее спиной.
— Упс! — Ханна и не думает отступать, целясь зрачком в зрачок женщины. — Наконец-то.
Её запах — едва уловимые нотки пряности, свежести, сладости сообщают Дане о реальности происходящего.
Глядя на Ханну, Дана буквально вглядывается в ее кожу, покрытую микроскопическим пушком, ресницы, глаза с психоделической радужкой золотого в малахитовом.
Ханна берет Дану за руку. Не теряя визуального контакта, скорее, удерживая его, слегка отмечает уголком губ то, как Дана удержалась не вздрогнуть. Она поднимает ее руку и прикладывает ладонь к своей щеке. Ресницы похожи на осторожную птицу, недоверчиво изучающую каждое движение человека.
Второй ладонью, скорее, ее теплом, Ханна касается лица, щеки Даны. Словно под гипнозом обе медленно сближаются. В дыхании Ханны угадывается кофе с корицей. Не касаясь губами губ, замирают у тоненькой грани преобразования внешнего воздуха во внутренний, свой, телесный… и поцелуй обжигает, накрывает обеих волной сумасшедшего жара, вызывает в памяти Даны давно забытый, но неожиданно аналогичный опыт — прыжок в море.
Блестящая под выжигающим мир солнцем синева издалека казалась единственно пригодной для жизни после долгой и нудной поездки в горячей, пыльной машине по раскаленной дороге… не слушая предостерегающих окриков, Дана с разбегу бросилась в спасительную синь. Первая секунда, еще до соприкосновения с водой — ощущение полета навстречу мечте, яснознание неизбежности той встречи, а затем, переполнив тесную оболочку чувствами, счастье взрывалось солеными, блестящими в солнце брызгами, раскатилось целым морем, возвращаясь, обняло руками блаженной невесомости и заполнило собой все, отменяя гравитацию, кислород… пытаясь вдохнуть, маленькая Дана вместо воздуха глотала жгучую морскую воду и, тщетно молотя воду руками и ногами, искала хоть какую-то твердь, но ее окружало лишь «счастье»…
…как тогда из груди, родившись, рвется вверх то ли вздох, то ли крик, через все тело миллиардом иголочек, разрывающих нервы и чувства к чертям, заставляющий ответить на поцелуй своим невозможно жадным, живым, настоящим…
Оттолкнув Ханну от себя нереальным усилием воли, Дана тяжело дышит. В груди резь, соль на языке, и тело бьет дрожь. Страшно хочется зареветь — дико, в голос…
…отец прыгнул следом прямо в одежде, вытащил Данку на берег, и пока он помогал прокашляться, восстановить дыхание, шум в ушах приобретал знакомый резкий тембр голоса матери, сливающийся с разрывающей грудь болью — «безответственная! Непростительная глупость!»…
Унимая дыхание, Ханна смотрит на Дану почти зеркальным отражением. Кажется, она видит в глазах Даны ее прошлое и вместе с ней корчится там на берегу от обиды, боли и мстительного — «Не заплачу!».
— Никогда? — кажется, она произносит не губами, голос, слегка охрипший силой эмоций, сам сгущается в слова прямо из воздуха, частицы меняют заряд и медленно, волной поглощают Дану.
— Я не знаю, как ты это делаешь… — ответом Дана силится не утонуть в накатывающем океане слишком настоящей реальности, как бы глупо ни звучала такая формулировка.
— Я ли? — Ханна выгибает бровь.
«А кто вчера тут экспериментировал с созданиями воображаемых любовниц?» — звучит голос Ханны в Данином сознании.
— И что на самом деле истинно — твоя внешняя идеальность или то, что под ней скрывается? — добавляет вслух.
Дана облизывает пересохшие правдой губы, на них налипли песчинки прошлого.
«Так вот про какие флешбеки говорил Корф!».
— Знаешь… — мысль медленно облачается в слова, — кто-то любит создавать в соцсетях иллюзию своей якобы успешной жизни, другие откровенничают со случайными попутчиками в поездах… — она устало вздыхает и качает головой, — мне все это пофигу, понимаешь?
Глядя фантому в глаза, Дана не видит в Ханне ни души, ни человека.
— Абсолютно неважно, что там обо мне думают люди, а про шизофренично-воображаемое нечто и говорить смешно.
— Вот и заткнись! Я настоящая! — вторая фраза звучит чуть спокойнее первого восклицания, а затем оплавляется странной иронией. — Просто ваша всеобщая правильность из себя выводит, — усмехнувшись, — во всех смыслах.
Глядя на Дану, Ханна красиво поводит плечами. В выразительной полуулыбке ее вчерашняя сцена в душе, словно рубеж или дверь в потусторонний мир.
«Не параллельный, а зазеркальный, где все наоборот или вообще черт знает как…» — в изнеможении Дана прислоняется спиной к холодной плоскости двери. Браслетик Маризы (откуда он взялся в душевой?!) она утопила в бутылочке шампуня — внезапная память о нем добивает контрольным выстрелом, сознание тонет вслед за браслетиком в густой лжи, совсем недавно бывшей обыденной реальностью.
— Послушай… — внимание Даны привлекает негромкое обращение. Ханна смотрит на нее с сочувствием.
— Слишком много всего, я понимаю, — мягко растворяются в воздухе ее слова, тихий голос. — И я вовсе не затем здесь, чтобы ловить тебя на неправде. Нравится маска — не мое дело. У меня для любой тебя есть предложение, — поправляет, — предложения. Одно другому не будет мешать, дополнять в большей степени, но и о них не сейчас, позже.
Ханна готова или очень хочет сделать шаг вперед, но остается на месте.
— Вчера, в кафе… — подгружая в памяти файлы прошлого вечера, Дана открывает нужный. — Было сказано, что секс делает из таких, как ты, маньячек.
Ханна странно усмехается.
— Я сказала, что, получив эмоционально-энергетический грант, тульпа подсядет сразу на высочайший уровень, и да, она не будет просить или ждать от хоста, то есть создателя, о милости или снисхождении. Но тебе повезло — я не твое создание.
— Кто же ты?
— Я твой друг. Нет, сообщник, — Ханна поспешно исправляет первое прозвучавшее определение. — Пока мы будем сообщниками, а дальше посмотрим…
Дана неопределенно пожимает плечами. Фраза Ханны не вопрос, не утверждение, что-то между. Взгляд недвусмысленно говорит о сексе. Голос девушки расслабляет, и эта реакция сродни безусловному рефлексу павловских собачек.
«Только у них слюна начинала капать на какой-то сигнал, обычно связанный с кормежкой, а у меня со звуком голоса массажистки тело само переключается в режим релакса».
«Но это еще не повод доверять ее словам…».
— Мне нет выгоды тебя подставлять, — голос Ханны перебивает внутренний Данин. — И я много в чем могу помочь.
— Солнце, — насмешливо перебивает Дана (на это силы еще остались), — мне не нужна твоя помощь, и лучшее, что ты можешь сделать, это больше не являться без приглашения…
— Обойдешься! — хмыкает, перебивая, солнечная девушка, — потому что мне твоя помощь очень даже интересна…