«Сегодня на встрече с Даной в «лампочках» тебе нужно будет ее напоить, сделать все для того, чтобы она стала пьяной. Понимаешь? — объяснил он подробно, как для дурочки, и честно жутко добавил: — Отказ не принимается».
***
Сложив пальцы в соответствующую «мудру», девушка задает ритм дыхания небольшой группе женщин. Спокойное и светлое пространство йога-центра свежо кондиционированным воздухом. Минимальное усилие мысли наделяет его первозданной свежестью тибетского нагорья, и вот в сознании восьми женщин (не считая самой Ханны) уже серебрятся далекие горные пики, словно парящие в голубизне небес.
На восьми лепестках лотоса лежат восемь жемчужин сознания, дышат в унисон с самим космическим движением в ритме вечного шестисложия.
Идиллия, достигнутая ударным путем — буквально оглушив женщин своей энергетикой, Ханна насильно заставила их сегодня замолчать. Закрыла дверь на щеколду, дабы избежать любого случайного или специального вмешательства извне. Правила, конечно, против. Но правила существуют лишь для того, чтобы, изучив их, точно знать, как правильно нарушать, а ей нужна тишина и сосредоточенность, ей нужно подумать о том, как выбраться из этой внезапной ловушки родственно-деловых отношений, долгое время служившей надежной защитой от не самых лучших последствий не самых правильных поступков в прошлом. Теперь же эта защита становится настоящей удавкой.
«А еще мне нужно хоть немного успокоить тот ураган тягуче-разрушительной энергии, что возникает в следствие длительного воздержания».
«Я не клялась хранить тебе верность, но глупо и бессмысленно гоню от себя даже мысли о ком-либо! Я ненавижу тебя!».
«Я люблю…» — после утреннего безумия, открыв дневник на мятой странице, Ханна бережно разглаживала ее. При этом отдельные буквы записей в хаотичном порядке становились темнее — их выделяли капли влаги, беззвучно орошающие бездушную бумагу.
«Я не могу желать тебе смерти, это не я».
«Это… что-то во мне без тебя впадает в безумие».
Странная и изматывающая не-война перевалила не так давно за отметку в полтора года. Пятнадцать месяцев непрекращающейся боли от внутренних ожогов, Ханна плавит сама себя, не в силах исправить, отказаться, принять… вся впитанная когда-то мудрость Лам испаряется на подходе, как если бы на солнце нашей системы кто-то вздумал бы плеснуть ковшик воды.
Энергия растет, воспроизводя сама себя цепной, схожей с химическим принципом, реакцией. Не имея выхода, она уплотняется в тесной оболочке ментальности и физического тела, зачастую поражая последнее болезнями.
«Не дождетесь!» — непонятно кому грозится Ханна.
Подавив ментальную болтовню в головах доверившихся ей дам, привычно рассредоточившихся неровным кругом, девушка сделала паузу, ввела дыхание в определенный ритм, осознание, и мир, будто только этого момента ждал, мгновенно разделился в видении Ханны на затейливые узоры потоков. Будто она взяла обычную фотографию и поверх привычных объектов нанесла полупрозрачными слоями краски разноцветные вихри. Мысленно сплетя из белого цвета «Ом», Ханна отпустила. Беззвучным для человеческого уха солнечным шаром тон покатился по мирозданию. По восходящей дуге он обошел комнату для медитаций, прошел сквозь удобно расположившихся кругом женщин, после чего они окончательно затихли в не очень правильных, но старательных позах, и ушел в бесконечное пространство.
«До свободы лишь шаг — лишь шесть дней, и вновь все дороги из этого города мне открыты. Можно ехать и убегать, можно… на цыпочках подойти к прошлому, чтобы последний раз, спустя эти пятнадцать месяцев, коснуться взглядом и теперь уже пропасть навсегда» — тоскливо между строк мечтает о не-свободе последняя дневниковая запись.
Одергивая себя за двусмысленность, легкомысленность и глупость, Ханна, с трудом абстрагируясь от любых-всех мыслей, переживаний, концентрируется заново лишь на кончиках ноздрей — иллюзорном портале-переходе внешнего воздуха в состояние внутреннего и наоборот. Но переполняющая девушку энергия гнева, подхваченная давно не реализованной сексуальной, не сдается так просто, бушует штормовым океаном, требует равнозначного ответного потока, жаждет его…
Выдыхая протяжно и медленно, Ханна открывает глаза иным зрением. Видеть «разноцветными» людей она научилась еще в детстве, когда с отцом (врачом Красного Креста) и нянькой жила в Непале. Если быть точнее, то видела она так всегда, просто очень вовремя появился человек — бритая наголо женщина в пыльной оранжевой одежде, которая, не пользуясь словами, мысленно объяснила диковатой трехлетней девочке разницу «зрений». Родными языками для маленькой Ханны изначально стали тибетский с английским, первыми настоящими друзьями странные люди, держащие в своих ладонях распускающиеся вселенные. Когда впервые она показала свое умение создавать «распускающийся в ладони лотос» отцу, тот в ужасе отшатнулся и крепко-накрепко запретил когда-либо еще повторять «свои фокусы». Это привело лишь к тому, что девочка научилась определять по цветам людей, кому можно верить, доверять или лучше-проще соврать. Ханне было восемь лет, когда отец увез её из Непала в Варшаву, в шестнадцать Ханна бежала обратно, её поймали, вернули, она должна была продолжить образование… Череда тех побегов с возвращениями длилась несколько лет и казалась вечной, пока вопреки всему не была нарушена одним лишь взглядом точно таких же, как у Ханны, глаз, или точнее — схожим видением сути вещей.
«Николь» — представилось до боли родным выговором прошлое.
«Моя невеста» — добавил яда из того же прошлого Роберт.
Укрывшись медитацией, Ханна пропускает эти голосовые картины мимо порога чувствительности и восприятия.
Невидимая обычному человеческому зрению, фигура Ханны поднимается над ее же физическим телом. Пятнадцать месяцев медитаций и самопознания (если не самокопания) не прошли даром. Не тульпа, не шизоидно-воображаемая подруга — часть самой сущности Ханны проявляется в энергетическом пространстве ее полуосязаемой проекцией. Поочередно обходя женщин-участниц группы, впавших в странный транс, невидимая Ханна касается их искрами энергии, активируя точки в основании шеи, поправляет осанку, правильность «мудр». Не открывая глаз, женщины зачарованно слушаются мнимых прикосновений невидимых рук. Сидящая на своем коврике видимая Ханна ощущает контакт невидимой своей двойницы с каждой из участниц, прохладу пола под невидимыми босыми ногами, свежесть воздуха за двоих. Говорить только она не могла раньше — фантомная Ханна удивительно обрела неслышный голос в ответ на какой-то из первых вопросов Даны. Несущий информацию импульс родился в солнечном сплетении и, блеснув звездой, зазвучал диалогом двоих.
С этой Даной с самого начала все совсем не просто и уж точно не случайно. Ханна почти сразу догадалась, что хитрый Роберт специально подстроил их встречу — ему нужна была эта женщина. Не видимый публичный образ, а то, что обычно люди под ним скрывают. Даже те из людей, кто считают, что уж они-то точно исключительно монолитны и масок не носят.
Но идеальная Дана вообще случай особый. Она не надевает маску, она сама практически ею стала.
«Неудивительно, что ее живо интересует вопрос так называемых «невидимых друзей», ведь по сути маске уже тесно находиться в одной плоскости с первопричиной. «Я», созданное по самым идеальным лекалам, намерено окончательно изгнать из своего светлого образа все несовершенное. Оно просто пока не догадывается или основательно забыло, что без основы, без ядра оно лишь иллюзия».
Закрыв глаза, Ханна видит цветовую картину мира. Помещение для медитаций подобно плотной, глубоко-голубой бесконечности неба; в нем парят восемь бутонов, готовых раскрыться с минуты на минуту; бутоны связаны между собой лучами разной длины, цвета и интенсивности, как система зеркал в храмах древних — где всего один слабый луч способен осветить огромное пространство пещерно-храмового комплекса, если только правильно рассчитать рисунок (читай гениальную инженерную схему).