Мда, Блинчик уже не тот… А вот трое бацхвари - Старый и брат с сестрой Квак и Квака - всё те же. Они держались за высокие толстые шипы, гребнем идущие по телу Блинчика от носа до хвоста и, как раз у Квака, в руках был звездный саксофон.
И дочь… Если она и поменялась как-то, то не слишком явно. Может чуть-чуть, совсем неуловимо. Когда Блинчик, ничтоже сумнящеся, вибрируя плавниками, выполз на песок пляжа, она соскочила и кинулась мне в объятия…
- Отец! - прижимаясь к моей груди воскликнула она, - Отец! Ты жив! Отец…
- Жив, жив… - прижимая Жемчужинку к себе, наглаживал я её по изумрудно-синим волосам, по плечам и спине, - Жив, чего мне сделается.
- Отец, - она отстранилась, и по её щеке проскользнула прозрачная слезинка, - Я так счастлива. Мама - она повернулась к Божественной, - Отец!
- Ну-ну, всё успокойся, родная, - подошла Ева и тоже обняла нас обоих сразу, - Всё самое плохое уже позади.
- Она не знала, что я жив? - задал я вопрос Еве.
- Знала, - ответила за неё дочь, - Но, - она улыбнулась,- это было абстрактное знание, - Мне надо было увидеть, пощупать, убедится…
- Убедилась, - улыбнулся я.
- Ага!
- Тогда пошли за стол, - потянула нас Ева, - отметим…
И вот сидим… Первые, самые эмоциональные порывы схлынули, самые насущные вопросы озвучены. Ответы… ответы на некоторые вопросы я получил довольно внятные, типа, как самочувствие дочи, как настроение… А вот на вопрос, что с ней происходило во глубинах - расплывчатые. Эволюционировала… Без подробностей. Но я в понятиях. Мне и малости достаточно.
И вот сидим. Лёгкий закусон, напитки. Блинчик колбасится на мели в отдалении. Похоже, и вне водной среды он себя чувствует вполне комфортно. Ну так пет богини, что вы хотели.
Где-то, среди футуристических статуй миньонов Великого Кракена, бродят большие лягуши. Отвалили ребята тактично, дабы нам общаться не мешать.
- Какие же вы у меня красавицы, - не мог я не выразить своего восхищения, обозревая дочь и маму, - Истинные богини.
Внешне они очень похожи, если дочери что и досталось от меня, то лишь чуть-чуть. И это неплохо, а даже хорошо. Всё же я не красавец, хе-хе… А вот фасончик платья - это уже чисто мамино влияние. Если на Еве нечто спадающее складками, приталенное и подпоясанное, не скрывающее плеч и рук, то у дочи - открытые плечи, голые руки, подпоясанное и ниспадающее складками. Только материальчик разный и цвет. У мамы что-то светло-серебристое, а у Жемчужинки небесно-голубое с зеленоватым отливом.
Стоило ей сесть за стол, как Жужа шустро пробежалась по всему одеянию, расправила складочки, стряхнула пару невидимых пылинок, уложила несколько прядей на голове дочи и вновь застыла на плече, изображая брошку. Бдит жучило. Дочь настолько привыкла к этому, что даже не обратила на Жужу внимания. А я улыбнулся, вспоминая как она появилась у дочери. Казалось бы, совсем недавно, а на самом деле уже давненько. Время, время, что ж ты так стремительно летишь, когда ты счастлив…
- Да, мы такие! - улыбнулась Ева дочери, - Повезло тебе.
- Сказочно, - согласился я.
- Однако, - пошевелил я бровями многозначительно, - некоторые моменты нашей жизни не приведены к правильному пониманию, - семья.
- Мама? - дочь повернулась к Еве.
- Это немного интимный момент, - попыталась объяснить она Жемчужинке, - Мы с папой кое о чём договорились и пока…
Но я, коварный, тут же её подловил. Уж не знаю, чего она хотела там наплести, и чего у неё сейчас в голове, хотя тему немного представлял, но такой момент упустить я не мог.
- Что тут интимного, вернуть отцу и мужу трусы!
Оп! А глазки-то расширили, а бровки-то взлетели, хе-хе… Один - ноль! А я ведь предупреждал! Найду момент, уж-ж-жалю, хе-хе…
- Трусы! - брови дочери взлетели вверх.
- Представляешь! - скорчил я жалобную моську, - Мать дочери моей, любящая жена, надеюсь, и она же - Верховное Божество, зажала обычные, нубские, неуничтожимые трусы. Вот глянь, в чём сижу, - ткнул я на банановый подгузник, - Стыдоба! Стыдобища, я бы сказал! Айя-яй!
- Мама? - повернулась она к Еве.
- Это вопрос не простой… - начала Божественная.
- Я знаю эту историю, мама.
- Тогда ты знаешь…
- Мама!
- Доча!
- Ма-ма!
- Жемчужинка!
Личики у обеих нахмурились, упёрлись, так сказать. А характеры-то у обеих - божественные.