Местоположение его службы переменилось случайно.
Шеф корпуса военных инженеров ревизовал балтийские крепости. В Свеаборгской ему показали между прочими и чертежи обновленных укреплений островка Лонгерн. Великий князь призвал автора. Его высочеству была внятна Красота Геометрии. «Хочешь служить в Петербурге?» — спросил великий князь. Матушкин отвечал, что готов служить, где прикажут.
Шефом корпуса был тогда Николай Павлович. Теперь он царствовал. Штабс-капитан не искал случая напомнить о себе. Настасья щуняла мужа. Рахманный, по обыкновению, отмалчивался.
Случалось, правда, вот как сейчас, в эту ночь, случалось, думал не без некоторой шаловливости: а хорошо бы, хе-хе, показать государю и машину в сарае, и чертежи… «Ну-ка, объясни!» — склонился государь, пораженный Красотой Геометрии. «Тс-с, — осадил государя благодетель рода человеческого, — Настасья Яковлевна почивает». — «Извини, извини», — понизил голос Николай Павлович и… и Матушкин вскочил с кресла: дверной молоток дробил, как бутылочное стекло, прозелень полуночи.
Полицмейстер дышал туманами и ромом. Ах, Матушкин не слышал — испуг убил обоняние. В испуге вихрился прошлогодний, декабрьский страх. Тогда, после восстания на Сенатской, по всему Петербургу изымали злоумышленников и соумышленников. Матушкин, разумеется, ни сном ни духом. Но он понимал, что там, где есть государь император, там быть не смеет другой благодетель человечества.
«Дело важности чрезвычайной», — протрубил полковник, махина страшенная, следуя в комнаты и нисколько не опасаясь штабс-капитанши. Напрасно! Гневно отстукивая твердыми, как репки, пятками, она появилась из спальной. «Сударыня… Сударыня…» — посторонился полковник. А Матушкин простер руки, словно ныряя в девятый вал. Сцена завершилась мануальными жестами полицмейстера, и Настасья Яковлевна, укрощенная, удалилась на цыпочках.
Полковник глухим бубном объяснил суть дела. И, не дожидаясь ответа, коротко кивнул.
Половицы стенали под его стопами. Матушкин, столбенея, незряче вперился в спину полицмейстера.
Его уж не было, когда в напольных часах щелкнуло, что-то обреченно соскочило, а за распахнутыми окнами раздался резкий дребезг, как под быстрыми санями на комьях мерзлой грязи. Матушкин в отчаянии схватился за голову: в дровяном сарае самоуничтожился Вечный Двигатель, изобретенный штабс-капитаном, благодетелем рода человеческого.
Поразительна не мгновенная гибель сенсации, поразителен обвал в душе гарнизонного инженера. Внезапно и ярко сознал он порочность проекта, возникшего некогда на островке Лонгерн. Не было ни математического просчета, ни ошибки в чертежах, ни промашки в рукотворном единстве колес, шкивов, приводных ремней. О, если бы так, если бы так… Но нет, нет, нет! Наваждением диавола он, Матушкин, в непомерной гордыне своей пытался оспорить Вседержителя отменой заповеди «В поте лица своего…». И вот этот мерзкий звук в дровяном сарае. И возмездием — дело чрезвычайной важности.
Настасья Яковлевна застала «рахманного» цепенеющим посреди комнаты. «Пять Глаголей», — дико вскрикнул штабс-капитан и высунул язык. Настасья Яковлевна, ни секунды не медля, отвесила ему оплеуху. Матушкин, вздрогнув, молвил обиженно: «Ты чего? Сарай-то цел…»
Дело, порученное Матушкину, не обошлось без солдата Евдокима Кондратьева. И это хорошо, хотя бы потому, что в противном случае распалась бы связь беглых моих зарисовок.
Но перво-наперво позвольте упомянуть о сокровенных свойствах паспортного режима. На примере Кондратьева они особенно весомы.
Так вот, осенью восемьсот сорок первого года Комиссия о построении Исаакиевского собора определила: рядового Евдокима Кондратьева уволить по выслуге лет с годовой пенсией в 26 рублей 60 копеек и награждением званием унтер-офицера.
Ах, братцы, какой ему выдали паспорт!
Печать полфунта красного сургуча и очень черным по не очень белому: «Обязан вести себя добропорядочно, одеваться благопристойно, бороду брить, по миру не ходить». И далее: «Равным образом и ему, Кондратьеву, во уважение беспорочной службы, оказывать содействие в справедливых его требованиях и уважение, приличное заслуженному воину». И дабы ни с кем не спутали: «Оный Кондратьев имеет рост 2 аршина и 7 с половиной вершков, лицом бел, рябоват, волосом темно-рус, глаза карие».