Это на континенте. А что же по ту сторону Ла-Манша?
Странное дело, он не был на родине не год, не два — тридцать лет. Запрет на выезд? Недостача средств? Проклятье того и другого ведомо нам с вами. Филд запретов не знал, и не только Филд. А денежки у него водились. И притом, по-русски сказать, ходячие, то бишь конвертируемые. Так в чем же дело? Быть может, обида на туманный Альбион? Пустое! Ему и было-то всего-навсего двенадцать лет, когда Лондон венчал мальчика титулом «маэстро». Газеты сообщали: «Этот молодой джентльмен оценен лучшими знатоками искусств как один из превосходнейших исполнителей в королевстве». Остается предположить утрату, как говорил Достоевский, химических связей с родной почвой. Но вот суждение историка музыки: «Хотя Филд провел большую часть жизни за пределами Ирландии, мечтательно-нежные черты, которыми проникнуты его сочинения, и их своеобразная ритмическая и гармоническая тонкость, свойственная ирландской, шотландской и английской народной музыке, говорят о том, что он духовно оставался тесно связанным с искусством своей родины».
Духовная связь — это укорененность. Но есть и то, что называют крылатостью: дух веет, где хочет. Филд сочинил прекрасные вариации на темы народных песен своей второй родины. Тему «Камаринской» варьировал столь темпераментно, что оказал влияние на Глинку. Укорененность и крылатость не исключают друг друга в душе подлинных художников. Исключать и сшибать лбами — малопочтенное занятие угрюмых «почвенников», сиднем сидящих на завалинках.
Возвращаюсь к его возвращению. Отчего все-таки он так долго не появлялся? Ведь в Лондоне жила мать, давно овдовевшая. Заглянул бы в мемуары Филда. Увы, их нет. Впрочем, мемуары зачастую род самозащиты. Заглянул бы в частную корреспонденцию. Увы, музыкант Джон Филд не романист Жорж Занд. Она романы свои считала «отдыхом», «каникулами»; утверждала: «Переписка — вот настоящая работа!» Филд переписывался сам с собой на бумаге нотной. Это и было — по Филду — настоящей работой.
Может быть, «компроматом» на сей счет располагал адвокат дьявола. Но адвокат сатаны выступает тогда, когда решается вопрос о возведении в сан святого. Никто и никогда не помышлял канонизировать Филда. Пусть так. Его встреча с матерью после тридцатилетней разлуки берет за сердце, как притча о блудном сыне. Биограф рассказывает:
«Со слезами обнимал Филд маленькую, тихую старушку. Едва ли узнал он ее после стольких лет. Да и она не могла поверить, что этот статный мужчина с ласковыми глазами — ее сын. Дрожащими руками она расстегнула ворот его рубашки: на левом плече, она помнила, у Джона была родинка, и это родимое пятно убедило ее больше слов… Счастливо прожил Филд с матерью несколько месяцев. Этим он скрасил ее последние дни. Она умерла во сне…»
А сыну суждена была смерть мучительная, заклятому врагу не пожелаешь. Болезнь, вкрадчивая, как тигр, пристальная, как удав, дала о себе знать в пору европейского триумфа Филда. Рак — ипостась Рока. По слову Жуковского, рок щадит низменные души. У того, кто слышит музыку сфер, душа высокая. Рак то сжимал клешни, то пятился; он длил свою беспощадность несколько лет.
Гастроли заканчивались в Вене. Критики отметили и «аскетическую уверенность в употреблении левой педали», и «тончайшие динамические нюансы». Отметив лишь технику, они были бы педантами, и только. Нет, ухватили главное — неповторимость, единственность. Сказано было: Джон Филд — художник. Нужны ль эпитеты — одаренный, талантливый, высокоталантливый, гениальный… Художник, этим все сказано. Имя зарастет травой забвения, но вольется в симфонию мира.
Гастроли завершились. Филд чувствовал себя скверно. Он волен был остаться в любой столице континента. Не все ль едино, где отлетит душа? А «бесчувственному телу равно повсюду истлевать». Но ведь поэт тотчас прибавил: «Но ближе к милому пределу мне все б хотелось почивать».
Да ведь у ирландца-то, у Филда не было в России ни «отеческих гробов», ни «родного пепелища». Пусть так. Однако не только они влекут к «милому пределу». Есть близость духовная, близость задушевная, есть тайна любви. Породниться по крови может и зверь; по духу — лишь Человек. Это не я вам говорю, это Гоголь нам сказал, Гоголь.
Магия породненности не зависит от географических широт и долгот. За примером ходить недалече. Современник Филда, непременный посетитель его вечеров в королевском театре Hay Marcet и в лондонской консерватории, дипломат граф Семен Романович Воронцов десятилетиями жил на Гарлей-стрит, вышел в отставку, но с берегами Темзы не расстался и завещал предать свой прах земле Альбиона. И никто, уверяю вас, никто не клеймил его ни русофобом, ни «плохим русским»…