И вот отец Герасим, ученый богослов, а вместе верный подданный, сутулясь за столом, плюя на пальцы и свечной нагар снимая, переводил с древнееврейского на живой великорусский.
Пинхус Бромберг оскомину набил — и часу не прошло. Коммерция — любостяжание, гешефты. И похвальба: имею-де связи у вельмож; делаю чудеса; вернусь, многие на меня посмотрят с завистью; Бог высоко вознесет меня и проч. Все это не удержало внимания протоиерея. Он, к сожалению, не ведал, что это ж пишет сионист. С намеком пишет на скорый кец. Нет, не призадумался. И резюмировал:
«В прилагаемых бумагах не нашел ничего, что было бы противу Государя и Правительства. Переписка заключается сообщением по части разного рода сделок и делам, производящимся в Сенате и других присутственных местах. Однако видно, что торговые обороты евреев не совсем нравственно чисты. Заключая общим впечатлением, должен заметить, что много еще столетий пройдет, пока они сделаются нравственными гражданами и верными подданными».
Вздохнув, он выпил… Помилуйте, отец Герасим аскетом не был — он выпил лимонаду. И, замокрев губами, взялся за бумаги Плонского, родного дяди по материнской линии упомянутого Бромберга П.И. И тотчас, губы облизнув, он уши навострил.
Соломон, рожденный в Плонске, писал и родственникам, и свойственникам, и знакомцам о Палестине. Хожденья православных ко святым местам, изложенные простодушно, смиренно и светло, отец Герасим читывал еще студентом Духовной академии. Но здесь, сейчас, в ночи, перетекавшей в заполночь, протоиерей читал еврея.
Тот писал: мол, я, правоверный пилигрим… Отец Герасим в переводе поставил — «миссионер»… Подумал, снял свечной нагар и, тем углубив мыслительный процесс, «миссионера» переменил на «эмиссара»… Соломон, рожденный в Плонске, привел из Библии: «Кто сеет со слезами, пожинает с радостью»… Протоиерей же пожинал плоды особы важной. Нет, отец Герасим не вычеркнул ни слова — на то ведь не было еще повеления царя земного, обещанного особой важной. Не вычеркнул. Но красными чернилами с нажимом подчеркнул, давая голубому ведомству понять, каков любимый цвет таких вот мнений.
Путешественник, лишенный сентиментов, и это отец Герасим понимал, хотя и Стерна не читал, пускал, как под сурдинку: жители Ерусалима, находясь под турком, понимают, что возрождение Сиона близко. А ведь протоиерей недаром слышал в Комитете все, что слышал. И каждою кровинкою он был в согласье с особой важной: россияне мне дороже. А посему в посулах Плонского, душа которого, напоминаю, укрылась в Иерусалиме, отец Герасим явственно расслышал: о Боже правый, жидам-то на подмогу сам Джон Буль. (Скажу вам шепотом: протоиерей не твердо был уверен в этом. Но он, как Гоголь, сочинитель ему любезный, понимал: англичанин, он везде юрит, и до всего ему есть дело.)
Уже светало, когда наш эксперт поставил точку. Мурлыка-Васька тотчас же мышку цапнул. Она пищала, и кот из жалости оставил от норушки хвостик, вполне беззвучный. Да и улегся спать.
Протоиерей, исполнив долг, последовал его примеру. Разоблачившись, потянулся всеми хрящиками. Охо-хо-хо, уж день субботний наступил, и нынче в баньку. Угу, угу, имел-таки влияние иудей, ан не такое уж краеугольное, чтоб он, отец Герасим, банился по пятницам.
ПРОШУ ВАС, отдайте должное умению нащупать ход вещей, а не выкидывать ужимки и прыжки сюжетов.
Протоиерей посвистывал во сне. А пароход из Гамбурга посвистывал, швартуясь к набережной. Ну, что ж в том странного? А ровным счетом ничего. Но кто, скажите, кто сумел бы обнаружить связь гамбургского пироскафа с ездой в карете обер-аудитора Попова и девицы Облеуховой, которая, увы, брюхата?
Остановилась же карета у дома г-на Шомера, коллежского советника. Он кто такой, Василь Богданыч? Директор родовспомогательного заведения. Добрейший немец там заглавным. Однако как начальник едва ли отличит он пол новорожденных. Но ежели девицу (с формальной точки зрения) привозит ответственный сотрудник Госбезопасности, Василь Богданыч без формальностей отвозит и ее, и обер-аудитора Попова в дом Воспитательный, который там же, на набережной Мойки, и помещает инкогнито в секретном отделении приюта. (Тот, кто усомнится в наличии такой родилки, получит почтой документ, но, разумеется, с оплатой на наш валютный счет.)
Опять же нет странного и в том, что ваша мысль так резво устремилась к прелюбодейству обер-аудитора Попова. Прибавьте перца, мысль станет изощренней: учитель выгораживал ученика — всему виной Белинский, недаром он — Неистовый.
Теперь оборотите взор на бедную девицу Александру Облеухову. Она ведь в положенье бедной Лизы, хоть и не помню, была ль москвичка Лиза в интересном положении.