– Вы, вероятно, чувствуете себя очень уверенно, – приветствовала ее Синтия. Ее слова казались сотканными из шелка, на ее губах играла самая дружелюбная улыбка, но фиалковые глаза жадно впились в Ив, словно перед Синтией был не живой человек, а гипсовая статуя. – Ведь вы – одна из самых безупречных дам Британской империи. Разве не так, Тайлер?
Но Тайлер никогда бы не сказал, что стоявшая перед ними женщина уверена хоть в чем-то – хотя для этого и были основания. Она была потрясающе красива: высокая, стройная, от нее веяло безупречностью воспитания нескольких поколений. У нее было столько прирожденных достоинств, что одним, пусть и прекраснейшим, она решила пренебречь – ее роскошные волосы цвета воронова крыла, которые могли бы ниспадать по ее плечам волнами, были коротко обрезаны, так что остались только обрамлением для ее прекрасного лица… и потрясающих голубых глаз.
Тайлер подумал, что их можно назвать сапфировыми. Глаза, которые преследуют тебя еще долгое время после того, как ты посмотрел в них. И глаза, которые сами выглядят загнанными.
– Извини, – тихо сказал он. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Леди Ллойд-Аштон часто называют «принцессой Замка-на-Пике», – пояснила Синтия. – Но в отличие от большинства современных английских принцесс, она не вовлечена ни в какие скандалы.
Тайлер же не мог отвести взгляда от Ив; он думал, что ее смущение – и даже ее боль – будут смягчены его безмолвным извинением.
Но Синтию нужно было остановить, и Тайлеру пришлось отвести глаза, чтобы остановить ее болтовню ледяным взглядом. И не успела еще вся кровь отхлынуть от щек Синтии, как он снова вернулся к глазам Ив. Улыбнувшись, он сказал:
– Добрый вечер, леди Ллойд-Аштон.
Казалось, на мгновенье ее голубые глаза освободились от гнетущего их страха и засияли в надежде и благодарности.
– Добрый вечер, мистер Вон.
И тут на сцене появился сам сэр Джеффри Ллойд-Аштон. Тепло пожимая руку Тайлеру и не менее тепло улыбаясь обоим, он сказал:
– Привет, Тайлер. Я рад видеть тебя на нашем празднике.
Тайлеру пришлось снова отвести взгляд от Ив, но его слова, обращенные к ее мужу, предназначались и ей:
– Я тоже.
– Мисс Эндрюс, – продолжал Джеффри, – знаменитая гонконгская журналистка. Добро пожаловать в Замок. Позвольте мне представить вас гостям; я уверен, что со многими вам будет приятно познакомиться.
Синтия бросила торжествующий взгляд на Тайлера и притворно-застенчиво улыбнулась самому могущественному – и такому красивому – тайпану Гонконга.
– Вы совершенно правы, сэр Джеффри.
На какую-то секунду Тайлеру показалось, что когда Джеффри двинулся вперед, чтобы предложить Синтии руку, он пройдет мимо Ив, как бы не заметив ее. Однако Джеффри, прежде чем увлечь за собой Синтию, повернулся к жене, и в его взгляде засветилась нежность.
– Ты сегодня просто очаровательна, моя милая, – сказал он, лаская ее взором. Стало очевидно, что сэр Джеффри Ллойд-Аштон может часами любоваться своей женой. Но буквально через секунду он, обезоруживающе улыбаясь, обратился уже к Синтии:
– Ну что же, мисс Эндрюс? Идемте?
Тайлер не стал смотреть, как Джеффри исчез с ней в большой зале Замка. Он не мог оторвать глаз от Ив: в ее глазах снова появилась боль, снова вернулась печаль. Тайлер снова улыбнулся ей, но ее взор, казалось, был настолько поглощен своими видениями, что она не заметила его улыбки.
Тайлер решил пробудить ее, сказав что-нибудь, но едва он успел вымолвить хоть слово, длинные черные ресницы дрогнули и сапфировые глаза снова загорелись – прибывали новые гости, и леди Ллойд-Аштон должна была играть роль очаровательной хозяйки… принцессы.
Сначала Джеймс, Алисон, Сэм и Мейлин собирались отправиться на Пик на одном из принадлежащих отелю «роллс-ройсов». План начал рушиться уже в четыре часа дня, когда Мейлин решила воспользоваться «ягуаром» Джеймса и приехать в Замок самостоятельно, а к шести часам оказалось, что и самому Джеймсу надо сделать несколько неотложных звонков, и он сообщил дежурному швейцару, чтобы подали автомобиль для Сэма и Алисон, он же поедет позже на другой машине.
Джеймс хорошо знал, что раньше девяти ужин не начнется. Ив сказала ему, что он может и не появляться раньше, не тратя два часа на предшествующие ужину светские разговоры. Однако, чтобы не обижать Ив, согласившуюся быть хозяйкой вечера, данного в честь начала строительства его собственного отеля, Джеймс решил все-таки приехать в половине восьмого вечера.
Из-за Ив… и из-за Алисон.
Джеймс не видел Алисон с понедельника, когда уехал в Австралию, однако и там его преследовал образ ее пылающих щек и сияющих изумрудных глаз, робко и вместе с тем настойчиво возникавший в его сознании много раз, даже в самые неподходящие для этого моменты: когда ему приходилось разбираться со строительными проблемами… и тогда, когда он вспоминал Гуинет.
Джеймсу хотелось встретиться с Алисон, побыть рядом с ней. Наверняка, подумал он, когда перед ним окажется женщина из плоти и крови, а не ее идеальный образ, неуместные мысли исчезнут.
Он нашел ее на одной из открытых террас Замка. Она стояла совершенно спокойно, глядя через перила на город. Ее золотистые волосы отсвечивали всеми цветами радуги от струящихся внизу огней города. Так же радужно отсвечивало блестящее вечернее платье.
Джеймсу не было видно ее лица, но он мог представить себе, как оно прекрасно; ему пришлось признаться – его чувства не развеялись при их встрече.
И тихо, очень тихо, он спросил – скорее себя, свое сердце, чем ее:
– Вы чувствуете себя виноватой?
У Алисон при звуках его голоса учащенно забилось сердце. В дни, когда его не было, она думала о нем и дала себе слово, что будет говорить с ним так, как говорит со всеми, откровенно и просто. А если она покажется ему безнадежно наивной? Ничего, пусть так и будет – она такая, какая есть. Но теперь, когда она повернулась к Джеймсу, мужество покинуло ее. Отвечая ему, она отвечала и самой себе – честность должна была проявиться немедленно.
– Очень, – призналась она. – А откуда вы узнали это?
– В первый раз, когда мы говорили с вами и я выразил надежду, что вы приедете в Гонконг, вы упомянули о свадьбе, которая должна была состояться как раз в этот уик-энд, где вы тоже должны были присутствовать.
– Я уже забыла, что говорила вам об этой свадьбе!
– Вы должны были быть свидетельницей невесты?
– Нет. – Она покачала головой, и лунные отсветы разлетелись по всей веранде. – Я должна была быть невестой.
– Алисон… я очень виноват…
– Спасибо, Джеймс, но ничего страшного не случилось. Этот брак не должен был состояться.
– И все же, – тихо напомнил Джеймс, – вы почувствовали какую-то вину.
– Не из-за этого. – Она отрицательно покачала головой. – Я виновата перед своими родными, особенно перед бабушками и дедушками. По некоторым чисто личным причинам, они не хотели, чтобы я ехала в Гонконг. Им бы хотелось, чтобы я, приехав сюда, ужаснулась и первым же рейсом улетела назад.
– Но вы не улетели.
– Да.
– Так что вы не возненавидели Гонконг.
– Нет, конечно, – тихо ответила Алисон, стараясь следовать своему обещанию, – я полюбила его.
Когда в Замок приехала Мейлин, Сэм сразу же почувствовала это. Он ждал ее, беспокоился из-за ее отсутствия, удивлялся тому, что она решила приехать позже и одна. Но когда он увидел ее поднимающейся по мраморной лестнице дворца, его тревога рассеялась.
Она просто хотела появиться на сцене как можно более эффектно – и ей это удалось. Все оставили свои занятия и повернули головы в ее сторону, пока она медленно, по-королевски спускалась по ступенькам в зал. На ней, правда, не было короны, но она в ней и не нуждалась: ее блестящие черные волосы, уложеные в великолепную прическу, казалось, сверкали ярче, чем коронные бриллианты.
Разумеется, на таком званом вечере, как сегодняшний, действовали неписаные, но отлично известные всем присутствующим правила одежды: фраки для мужчин и длинные шелковые платья для женщин. Но Мейлин Гуань решилась явиться на этот праздничный прием в брюках. На ней был элегантный, дорогой костюм – с первого взгляда было видно, что он от Шанель. Блестящие складки золотого ламе соблазнительно облегали ее совершенный бюст и затем ниспадали на свободные, струящиеся брюки.