На туалетном столике стояли свежесрезанные цветы. Зачем Арабиа мучает себя, делая вид, что эта комната все еще обитаема?
Крессида остановилась перед туалетным столиком, на котором в серебряной рамочке стояла фотография Люси. Девушке на снимке было столько же лет, сколько сейчас Крессиде. В юном лице, нежном, округлом, не было ни капли сходства с Арабией. Шею девушки украшала нить жемчуга, в руках маленький букет. Красные розы, по словам Арабии, были любимыми цветами ее дочери.
Крессиде показалось, что в комнате витает аромат духов Люси, и ей почему-то стало не по себе. Крессида с трепетом подошла к письменному столу, поколебавшись, взяла дневник, раскрытый на последней странице, словно в ожидании очередной записи. Женский убористый почерк: «Сегодня обедаем с Ларри. Поговорим о свадьбе, обсудим кое-какие детали. Завтра надо заказать цветы…» И все. Цветы, конечно, были заказаны, но не для свадьбы.
Крессида перелистала дневник. Беспечные заметки веселой, пользующейся успехом у сильного пола девушки: приглашения отобедать или покататься на лодке, подробные перечни сделанных покупок, недовольства или восторги по поводу примерок новых нарядов, перемывание косточек поклонникам и соперницам. Имя Ларри встречалось на каждой странице по нескольку раз.
Только одна запись была тщательно зачеркнута. Крессида до боли в глазах всматривалась в наезжающие друг на друга буквы, пытаясь разобрать написанное: «Вечером видела Монти». Кто этот Монти и почему упоминание о нем зачеркнуто? В дневнике, охватывающем события шести месяцев, больше ни разу не упоминалось о нем. Был ли этот Монти безразличен Люси и не заслуживал внимания, чтобы постоянно писать о нем, или, наоборот, оказался столь неприятным типом, что Люси решила избавиться даже от упоминания его имени? Крессида положила дневник на место, решив утром расспросить Арабию о таинственном Монти.
Любопытство побудило ее заглянуть в гардероб, и Крессида с восторгом начала перебирать висящие там платья. У нее таких никогда не было. Сшитые лет двадцать назад по довоенной моде, они тем не менее были прелестны. Крессида разглядывала умопомрачительное бальное платье из зеленого шифона, когда услышала за дверью слабый шум. Может, показалось?
Крессида прислушалась: ни единого звука. Внезапно ее охватило нестерпимое желание покинуть этот дом. Больше всего на свете захотелось вернуться к Тому, пусть он зануден, педантичен, но у него доброжелательное лицо и успокаивающая улыбка. Какая глупость подняться сюда среди ночи! Крессида решила поскорее отправиться в постель. Подошла к двери, погасила свет, повернула ручку…
Дверь заперта!
Этого не может быть! Крессиду сковал ужас. Она снова включила свет и обследовала дверь. У замка должна быть защелка, необходимо во что бы то ни стало справиться с ней.
По замок не открывался. Видимо, дверь можно открыть только снаружи. Значит, ей не почудилось, она действительно слышала какой-то шорох. Значит, тот, кто повернул ключ в замке, следил за ней и знал, что она здесь.
Крессида забарабанила в дверь, крича:
— Немедленно откройте! Я не намерена торчать здесь всю ночь! Пожалуйста, подойдите!
Никакого ответа. Казалось, она одна в пустом доме. Крессида стояла посреди этой странной комнаты, жизнь в которой остановилась двадцать лет назад, единственное живое существо…
Стараясь не поддаваться панике, Крессида подошла к балконной двери, рывком открыла ее и вышла на узкий балкон. Перегнувшись через чугунные перила, Крессида увидела, что все окна на этой стороне дома темные. Ни единого бодрствующего человека, который пришел бы на помощь. Что, если свет горит у кого-нибудь на другой стороне? Может, у Арабии? Пожилые люди частенько страдают бессонницей. Или у мисс Глори — вдруг в этот поздний час она в своем великолепном бальном зале раскладывает пасьянс? Возможно, не спится и любителю ночных прогулок Джереми Уинтеру… Да нет, конечно, все они давно пребывают в объятиях Морфея.
И тем не менее кто-то из обитателей Дома Дракона не спал. Человек, который запер дверь. Очевидно, злоумышленник рассчитывал на то, что мольбы Крессиды о помощи никто не услышит, и теперь наслаждается своей садистской выдумкой. Похоже, он задался целью напугать полуночницу, довести до истерики.
Крессида убеждала себя, что это всего-навсего грубая шутка, стало быть, нечего паниковать. Решено, она проведет остаток ночи в этой комнате, не доставит удовольствия шутнику.
Крессида с минуту колебалась, расстелить ли постель, и все же не решилась, что-то остановило ее. Возможно, мысль, что лечь в постель Люси — кощунство. Она устроилась поверх покрывала и включила лампу под розовым абажуром, стоящую на прикроватной тумбочке.