Тик-Так тоже направили лечиться от нервного истощения, она не делала из этого тайны, совершенно не делала.
Дженнифер была в полном восторге.
— У меня та же беда. Представляется, у всех у нас троих одно и то же. Таким образом, все мы одинаковы.
— Таким образом, — сказала я, — все мы больше отличаемся друг от друга, чем остальные.
— И все равно, — сказала она, — все мы одинаковы.
Но была еще мисс Марджори Петтигрю. Внешность и повадка мисс Петтигрю вызывали у меня нечто вроде сострадания. Я узнала, что в Уотлинге она находится около шести месяцев, и по намекам и внезапно наступающей тишине сделала вывод, что ее либо боятся, либо не любят. Отнесла я это на счет того обстоятельства, что она не была неврастеничкой. Обычно неврастеники не испытывают симпатии к людям, на чьих нервах не могут поиграть. Таким образом я рассуждала сама с собой, а то, что самой мне мисс Петтигрю как раз нравилась, свидетельствовало о том, что мой невроз не такой, как у других.
Мисс Петтигрю была очень высокой и плоской как доска, с очень широкими плечами и квадратным лицом. На вид у нее было очень много костей. Глаза темные, брюнетка, завитки волос заброшены за уши, как наушники, но во всем остальном от моды она не отставала.
Поначалу я подумала, что она приехала сюда в палату, ибо за едой она никогда не открывала рта, хотя и неизменно улыбалась, когда передавала какое-нибудь блюдо. Со всеми остальными она встречалась только за едой и молитвой. Она часто молилась в часовне. Я завидовала ее стойкости, ибо, хотя я тоже стремилась к одиночеству, у меня не всегда доставало мужества отказаться от компании, что сделало меня такой же непопулярной, как мисс Петтигрю. Я надеялась, что, покинув палату, она со мной заговорит.
Однажды, еще в первую неделю, одна величественная на вид дама из сельской местности на севере страны заговорила со мной за столом, кинув в сторону сидевшей в молчании мисс Петтигрю:
— Она совершенно здорова.
— Совершенно здорова?
— Да, притворяется, просто она умна, в этом все дело.
Под умом она разумела хитрость, это-то я сразу поняла.
— То есть как это притворяется? — спросила я.
— Молчит. Ни с кем не заговаривает.
— Но ведь она в палате, разве нет?
— Да ничуть; она умная, — сказала эта всезнающая дама. — Она живет здесь уже больше шести месяцев и за последние четыре ни разу рта не открыла. Это не психическое заболевание, ни в коей мере…
— А может, она какой-нибудь обет дала?
— Только не она; она умная. Рта не открывает. К ней привели доктора, но она и ему не сказала ни слова.
— Так или иначе, хорошо, что она ведет себя тихо, — сказала я. — Мы живем в соседних комнатах, а я люблю покой.
Не все паломники находили мисс Петтигрю «умной». Кое-кто считал, что у нее действительно не все в порядке с головой. И удивительно, насколько не любили ее монастырские, ибо люди это были добрые, даже навязчиво добрые по отношению к таким страдальцам по части психики, как я. Их нелюбовь к мисс Петтигрю фактически была признанием того, что она здорова. Если бы она стала неряшливо одеваться, делала гримасы, подпрыгивала, дергалась, извивалась, если бы она в каком-то смысле утратила их уважение, то никогда бы, мне кажется, не утратила симпатии.
В надежде разобраться в ее душевных проблемах я стала приглядываться к ней поближе; это для неврастеников — как магнит. Я поджидала ее во дворе, заходила в одинокую часовню Святой Девы, когда она там молилась. Она неизменно склоняла свою, в завитках, голову с церемонностью, присущей аббатисе, приветствующей монахиню. Сталкиваясь с ней в коридоре, я ощущала потребность посторониться и дать ей продолжить свой тихий уверенный путь. Невозможно было поверить, что она не в своем уме.
Невозможно было поверить, что, стойко вынося все тяготы, храня молчание, молясь изо дня в день, она вынашивает некий грубый победоносный коварный замысел. Говорили, у нее есть деньги. Быть может, она была очень религиозна. Я спрашивала себя, сколько же ей удастся пробыть в этом внутреннем заточении. Монахи оказались в трудном положении. Попросить ее удалиться значило бы пойти против собственной природы, а может, и против правил; и уж точно это произвело бы дурное впечатление на местную публику, которая вовсе не вся была так уж привержена церкви. Один за другим к ней шли монахи, тактичные монахи, сочувствующие, твердые, любопытствующие.
— Ну что ж, мисс Петтигрю, надеюсь, вы не зря провели время в аббатстве? Наверное, у вас уже есть планы на зиму?