— Чего я не могу понять, — говорил Барри, — так это почему моих стихов не замечают дома, в Англии. Здесь моя книга разошлась четырехтысячным тиражом. Во всех местных газетах появились пространные рецензии; не забыть показать их тебе, напомни. Но в Лондоне — ни звука. Из журналов, в которые я посылаю свои стихи, даже не отвечают.
— Все сейчас войной заняты, — говорила Сибилла.
— Да, но стихи продолжают печатать. Так называемые стихи. А по-настоящему — просто мусор. Все мусор. Ничего не поймешь.
— Твои стихи слишком хороши для этой публики, — говорила Сибилла.
Тонкое ухо уловило бы в ее тоне визг иглы, вонзающейся в воск.
— Между нами говоря, это чистая правда, — отвечал Барри. — Сам бы я этого не сказал, но суть именно в том.
Барри был грузен, приземист и смугл. На лице морщины, то ли от забот, то ли от проблем с желудком. Костлявый, светлокожий Дэвид Картер являл собою полную ему противоположность. Это особенно бросалось в глаза, когда он проходил по дому.
— Англии конец, — говорил Барри. — Она в полном упадке.
— Удивляюсь, — говорила Сибилла, — как тебе при этом удается писать такие веселенькие стишки об английских городках и деревнях.
«Эй, Сибилла, — одергивала она себя, — бизнес есть бизнес, а ностальгические сцены из жизни Англии — как раз то, чего ждут колонисты. Все, это моя последняя поездка. Больше я сюда не вернусь».
— Такой я запомнил Англию, — говорил Барри. — Добрая старая страна. Но теперь, боюсь, она пришла в упадок. После войны от нее останется только…
По утрам Дезире собирала в гостиной прислугу, чтобы раздать задания на день.
— Я считаю, что в доме должен быть порядок, — говорила Дезире, родители которой работали в гостинице.
Сибилле оставалось только гадать, отчего Дезире решила, что все домашние дела она должна вести лично, начиная с самого утра. Быть может, в ее генетической памяти застряло воспоминание о молитвах, на которые собирались все домашние, либо гостиничные порядки навели ее на мысль о необходимости «собирать слуг» и гонять их в хвост и в гриву. Курчавые, босоногие, эти наполовину одомашненные крестьяне и вчерашние мелкие фермеры стояли в неловких позах на ковре гостиной Дезире. Говоря на креольском, которого слуги почти не понимали, она разъясняла каждому, что надо сделать за день. Только Сибилла и Дэвид Картер знали, что на языке аборигенов имя Дезире означает «Скверная Курица». Дезире постоянно жаловалась на их непонятливость, и все же эти ежеутренние летучки она любила не меньше, чем Барри — свои стихи.
— Картер тоже пишет стихи, — однажды со смехом объявил Барри.
— Стихи! — взвизгнула Дезире. — Как ты можешь называть эту муру стихами, Барри?
— Да, нечто страшное, — согласился Барри, — но бедняга об этом даже не подозревает.
— Я бы взглянула на эти стихи, — заметила Сибилла.
— Ты, часом, не заинтересовалась Картером, Сиб? — спросила Дезире.
— В каком плане?
— В личном.
— А что, нормальный парень, по-моему.
— Ну же, Сибилла, давай по-честному, — сказал Барри.
Сибилла по-настоящему обозлилась. Он постоянно призывает других к откровенности, словно имеет на это право; а сам с собой то и дело лукавит.
— Честно, ты положила глаз на Дэвида?
— Он симпатичный, — сказала Сибилла.
— Тут тебе рассчитывать не на что, — сказал Барри. — Он без ума от Дезире. К тому же зачем тебе новичок?
— Да, тебе нужен зрелый мужчина, с положением, — подхватила Дезире. — Жизнь, которую ты ведешь, совершенно неестественна для девушки. Я замечаю, вы с Картером похаживаете на ферму.
Под конец пребывания Сибиллы у Уэстонов Дэвид Картер показал ей свои стихи. Она нашла их занятными, но неотделанными, о чем и сказала ему, и была разочарована тем, что он не воспринял ее слова как здравую критику, а, напротив, сильно разозлился. «Конечно, — добавила она, — пишете вы гораздо лучше, чем Барри». Дэвида это не успокоило. Некоторое время спустя, когда они начали встречаться в городе, где она жила, Сибилла принялась расхваливать его стихи, убеждая себя, что он наделен изрядным талантом.
Она встречалась с ним в любое время, когда ему удавалось выбраться. Придумывала всяческие предлоги, чтобы отклонить настойчивые приглашения Дезире. И Сибилла, и Дэвид, хотя и по разным причинам, держали свои отношения в тайне от Уэстонов. Сибилле не хотелось сплетен и слухов, а Дэвид, он дорожил работой на процветающем предприятии. Как-то он поделился с Сибиллой своими надеждами полностью взять дело под свой контроль. Может, даже выкупить долю Барри. «Я куда лучше Барри разбираюсь в этом деле. Он-то чем дальше, тем больше зацикливается на своих стихах и работе почти не уделяет внимания. Так что пока я выжидаю».