— Ты же только оклемался небось? — тут же вклинился обеспокоенно в их несостоявшийся диалог Мана. — Может, Неа…
— Не надо Неа! — поспешно оборвала его Алана — и тут же вжала голову в плечи, увидев, как поник, явно поняв, в чем дело, ее новый друг. — Ему же… — она постаралась улыбнуться, но получилось не очень — обижать парня было неприятно, — втелело от меня плавником…
— Боишься мести? — насмешливо вскинул брови Тики и легко махнул рукой. — Все в порядке, эй вы, оба, — заметил он. — Я выспался и сам тобой займусь.
На самом деле никакой мести Алана не боялась, конечно, просто дело было в душе Неа, и Мана, разумеется, это понял. И, наверное, обиделся, ведь с Неа они очень похожи — значит, они, по всей видимости, братья. А Алана так… испугалась брата своего нового друга.
Но она с собой ничего не могла поделать! Если уж белодухий Тики ведет себя как разбойник, на кого же похож тот, чья душа затуманена темнотой?
О океан, зачем она вообще покинула бухту?
Зачем отправилась с человеком, которого вообще не знала?
Зачем пустилась в это путешествие, когда кругом в океане полно охотников и просто желающих позабавиться с русалкой?
Море отпустило её только потому, что Алана умоляла его позволить ей уплыть. Потому что она устала быть одна в заточении. Устала видеть лишь камни и недосягаемый океан. Устала жить в неведении.
Устала томиться от незнания того, как умерла Элайза, оставшаяся в Поднебесной подле любимого человека.
Алана хотела повидать мир и узнать про сестру, желала раскрыть тайну своего дара, мечтала хоть раз вкусить свободы, пока отец не выдаст её замуж.
Она посмотрела на Тики, о чём-то тихо переговаривавшемся с Маной, и подумала, что ей ужасно повезло, что они оказались из Поднебесной. Хотя, возможно, только оттуда и могли приплыть за ней белодухие.
Элайза часто говорила, как на суше много людей с чистыми душами.
Алана видела пока лишь двух.
Может быть, именно это путешествие ей и нужно, чтобы разобраться в собственном мироощущении, чтобы понять, как закончить это глупое истребление, как противостоять людям.
Как спасти свой народ.
Алана стащила с кровати покрывало, завязывая его на бёдрах, и разделила хвост, попытавшись встать самостоятельно, но вновь позорно заваливаясь набок.
Тики, тут же заметив это, цокнул языком и чуть наклонился, протягивая ей руку. Девушка закусила губу от обиды на саму себя (она второй раз так позорится при этом разбойнике!), но отказываться не стала — оперлась на его горячую мозолистую ладонь и на этот раз все-таки с горем пополам поднялась.
— Отлично, — хмыкнул мужчина и в ответ на острый взгляд в свой адрес только белозубо улыбнулся. — Ну что, пойдем на палубу? — он придержал Алану за спину (при этом предусмотрительно не касаясь бедер), когда она начала покачиваться, и медленно повел ее к выходу из каюты.
Мана встал и открыл им дверь, выходя первым и легко улыбаясь, когда обернулся.
Может, он все-таки не был обижен?.. Девушка очень надеялась, что это так, потому что ей понравилось с ним беседовать. Сразу столько нового узнала, сколько не узнавала, наверное, и за последние двадцать лет жизни в бухте.
— А смотри, как хорошо получается! — засмеялся парень, и Тики задорно хохотнул в ответ.
— Еще бы! Так и танцевать научится скоро! — заявил он, вставая Алане за спину и поддерживая за другую руку. Его смех опалил макушку горячим дыханием, и девушка вздрогнула от неожиданности, тут же чуть не полетев носом вниз. — Аккуратнее, ну, — тут же одернул ее мужчина с той же легкой беззлобностью, и она поспешно кивнула.
— А как… как вы танцуете? — закусив губу, поинтересовалась Алана, просто чтобы не молчать, когда, пару раз споткнувшись, но все-так кое-как дойдя, присела на стоящую у борта лавку.
Она помнила, помнила, что люди танцевали до нелепого смешно: вытворяли странные движения ногами и всем телом, кланялись и словно бы входили в какой-то транс.
Однажды она видела это. Видела, как кружатся в пышных платьях дамы, как смеётся Элайза и лукаво признаётся, что лучше бы сняла это душное тряпьё да отправилась бы под руку к уже-мужу (с каким придыханием она говорила об этом), видела, как хмурится отец, неодобрительно фыркая, но счастливо целует старшую дочь в лоб, благословляя брак.
Алана грустно улыбнулась, удивляясь, что слишком часто стала вспоминать семью, и обратилась вся во слух, понимая, что за собственными размышлениями пропустила половину объяснения.
-…а ещё бывают медленные вальсы, когда мужчина ведёт женщину и кружит её, — буквально распевал Мана со счастливой улыбкой на лице, и девушка заулыбалась в ответ, совершенно покорённая этим парнем, который не выглядел старше Тики, потому что был мягким и каким-то донельзя пушистым.
— Мне больше деревенские танцы по душе, — вставил своё слово мужчина, фыркнув, и устремил взгляд на море. Волны шептали о приближающемся шторме и гневе отца, понявшего, что его безалаберная дочь сбежала, и Алана встревоженно посмотрела вдаль. — В них свобода чувствуется, а все эти дворцовые пируэты… тьфу! — неприязненно скривился Тики, словно бы представив эти самые пируэты.
Девушка, однако, нахмурилась и прикрыла глаза, вдыхая полной грудью солёный воздух. Мана обеспокоенно коснулся её плеча.
— Что случилось? Тебе плохо?
Алана мотнула головой.
— Н-нет, просто… — она нахмурилась и снова всмотрелась в синюю даль. — Просто море волнуется…
Тики присел рядом с ней и тоже посмотрел в сторону, откуда было видно собирающуюся над морем тучу. Улыбка с его лица при этом сразу сошла, и он нахмурился.
— Это с утра. Грядет шторм, и я не знаю, смогу ли его отвести… Море будто никак не определится.
Девушка посмотрела на него искоса, коротко кивнула и негромко произнесла:
— Так и есть, — и закрыла глаза, зашептав на родном русалочьем языке обращенную к необъятной стихии просьбу.
Море волновалось по той причине, что волновался и злился ее отец, но сказать об этом она не могла. Не сейчас. А может быть — никогда. Кто знает, как поведут себя люди, даже и белодухие, когда узнают, что она царская дочка.
И поэтому Алана шептала — не потому что океан поймет только ее родной язык, а потому что так никто, кроме родной стихии, ее не поймет. Она шептала — просила — о том, чтобы океан, прекрасный, свободный и могучий, не раскрывал отцу тайны ее местонахождения. Потому что отец, только узнав, тут же потопит корабль со всеми его людьми — и с белодухими, которых Алане повезло встретить.
И это надо немедля предотвратить, потому что… на самом деле девушка совершенно не представляла, как же Тики сможет отвести от них шторм — что может простой человек такого, что не под силу морскому царю? Что он способен противопоставить самому океану? Разве что поднимет корабль в воздух и заставит лететь.
Море рассмеялось в ответ на ее шепот, ударившись волнами о борт корабля и закачав его из стороны в сторону, и Алана, услышав тревожные крики матросов, вновь отрастила хвост, дрожащими пальцами стаскивая покрывало и не глядя вручая его опешившему Тики.
Нужно успокоить своего господина, нужно доказать ему, что всё в порядке, что девушке ничего не грозит, пока море рядом, пока она в море.
Алана перекинулась через борт и, поймав ушами перепуганный вскрик Маны, упала в воду, чувствуя, как сила наполняет тело, как восторг и восхищение струятся по сосудам, как трепещут жабры, изголодавшиеся по морскому кислороду.
Она расхохоталась.
Раскинула руки в стороны, зажмурилась от счастья, вдохнула полной грудью и рассмеялась так громко, как вообще могла. Море завторило ей, обнимая тёплыми течениями, ласково гладя плавники и чешую, и, когда Алана выплыла на поверхность, наслаждаясь тем, как солнце греет кожу, оно успокоилось.
— О, мой господин, я буду в порядке, пока ты рядом, — шепнула она, чувствуя, волны нежно обнимают её, — а потому помоги мне, умоляю тебя.
Море забурлило, щекоча кожу, и Алана вновь оглушительно рассмеялась, ощущая, словно внутри у неё — звёздное небо разлилось, и плавно погрузилась под воду, полная эмоций и ощущений, полная счастья и желания кричать от своей радости.