Она. Напросилась. Сама.
— Ну уж извините нас за нашу пропащую культуру, госпожа русалка, — ядовито заявил он, еще сдерживаясь от отвешивания пигалице издевательского поклона, но понимая, что теперь от этого не так уж и далек. — У нас, видите ли, — произнес он, — женщина в целом — хранительница очага и предмет мужского поклонения, и своим телом направо и налево светить не принято.
Море буквально закипело, но Тики даже не подумал опасаться или извиняться. Эта безмозглая, наглая и раздражающая девица напросилась сама.
Алана дёрнула уголком губ в ядовитой усмешке, какой-то неожиданно сухой и ироничной, и хохотнула, щуря глаза.
— И именно поэтому женщин насилуют и делают с ними всё, что вздумается, конечно, — холодно улыбнулась она, опустив голову к плечу в вежливом и невыразительном жесте. Микк подавился воздухом. А Алана смотрела на него и словно бы сквозь, вспоминая что-то своё, что-то явно совсем не радужное, потому что на белых ресницах скопилось несколько капель, готовых вот-вот покатиться по щекам. — Простите, господин Тики, у меня нет желания обсуждать эту несомненно интересную тему с вами, — бесстрастно проговорила девушка, слегка поклонившись, и, схватив со скамьи оставленную кем-то рубаху, натянула её на себя, сразу же разворачиваясь и уходя прочь.
Мужчина поджал губы, наблюдая, как море успокоилось, словно бы и не кипело только что, и с досадой подумал, что совершенно забыл об одном ужасно важном факте.
Забыл о том, что русалок отлавливают, а тех, кто пользу не приносит, убивают.
На сушу мужчина сошел в настроении откровенно паршивом. Алана с ним, понятное дело, отправляться куда теперь тем более не собиралась, но Микк счел, что оно и к лучшему.
Да, он поступил неприятно, но извиняться… нет, не хотел и не собирался, и пусть Мана теперь хоть молнии метает, его это не тронет. Он девчонке не сделал ничего плохого, — и ничего такого не говорил, пока сама она не нарвалась на скандал — а потому и вины особенной за собой не чувствовал.
Только за какой-то морской акулой все равно купил ей платье.
Портовый городок, где они причалили к берегу, был откровенно мерзок. Грязный, неопрятный и какой-то темный, как будто весь — сплошное дурное место для преступников и беглецов, он производил отталкивающее впечатление даже на ко всему привычного Микка, а потому мужчина постарался поскорее покончить с делами здесь.
Платье он купил в первую очередь, разумеется, а потом уж пришел и черед провизии. Так как с ним было несколько матросов и Неа (все знали толк в том, что покупают) обошлось, слава ветру и морю, без проблем.
Впрочем, тут как сказать… Когда они уже подходили, Тики, идущий как и обычно — легко подхватываемый родной стихией, всегда спасающей от падений, а потому никогда особо не смотрящий по сторонам, услышал чей-то вскрик. Совсем тонкий, едва слышный — хорошо ветер донес, словно считал, его повелитель должен знать.
Понятное дело, мужчина доверял тому, что слышал, потому что всегда слышал именно то, что должен был, а потому сразу же повернул в нужную сторону, передавая покупки в руки обречённо фыркнувшего Неа, уже подставившего руки, и через несколько минут обнаружил в грязной подворотне окружённого пятью амбалами маленького светловолосого мальчика, в страхе жавшегося к стене.
Один из мужчин держал увесистый самодельный нож как раз у шеи ребёнка, у ног которого разлетелось несколько медяков и буханка чёрного хлеба, и Тики сердито нахмурился, пальцами поднимая поток ветра, забравшийся ему под сапоги, и достал короткий меч из ножен.
Никогда нельзя недооценивать противника, а потому лучше было перестраховаться: вдруг уличные амбалы в прошлом служили в армии?
— Какого духа тут происходит? — зычно спросил он, стараясь быть как можно более спокойным на вид, чтобы не терять голову от злости и ненависти. Микк ненавидел, когда толпой накидывались на детей, да ещё и самых обычных, а не воришек или малолетних разбойников. А то, что ребёнок, дрожащий как осиновый лист, не был таким, прекрасно было видно по испачканным в саже волосам и ладоням — работал, скорее всего, на шахтах, тут как раз, кажется, неподалёку было несколько, и заработал немного монет, а лентяи-идиоты решили обокрасть его, слабого и беззащитного.
Мужчина неприязненно поморщился, когда один из амбалов грубо скривился, без интереса оборачиваясь в его сторону, и легко кинулся вперёд, подкидываемый родной стихией. Взмах — и у незадачливого вора нет целой кисти. Холодный взгляд в медленно заполняющиеся паникой и осознанием глаза и ядовитая усмешка.
— За воровство положено обрубание руки по локоть. Продолжим? — вежливо поинтересовался Микк, плавно подняв лезвие меча вверх, и закрыл собой мальчика.
— А тем, кто сует нос не в свои дела — отрубание головы! — не растерялся один из дураков — как видно, самый быстрый по реакции, но самый тупой. Этот несчастный ринулся было уже вперед, но более смышленые товарищи его придержали.
— Да стой ты, Базу, это же имперец, не видишь, что ли?.. — зашипел один из них, кося глазами то на хмуро усмехающегося Тики, то на орущего наглеца, оставшегося без руки. Крики последнего Микк игнорировал принципиально, не слишком-то приятно было в них вслушиваться. Гуманнее было, разумеется, отсечь недоумку голову, но мужчина не собирался играть в добряка с тем, кто наживается на ребенке, который еще даже до малого совершеннолетия не дожил.
Впрочем, теперь мальчик был в хороших руках — в его руках.
Неа и ребята подоспели вовремя и, пусть и нагруженные сумками, явно произвели на воров угнетающее действие. Идиоты побросали гиблое дело с нападением на ребенка, у которого появился защитник, и направились прочь.
Уолкер заинтересованным взглядом осмотрел мальчика, удивлённо приподняв брови, мол, и что с ним сейчас делать, но махнул рукой, закатив глаза, и погнал матросов к кораблю.
Тики усмехнулся, благодарно кивая брату, и обернулся к в страхе прижавшемуся к стене мальчику, который, видимо, пытался сбежать отсюда незаметно и немедленно.
— Как тебя зовут? — ласково спросил мужчина, присев рядом с ним на корточки и с запоздалой горечью поняв, что разбойники говорили на имперском. Неужели служили во флоте или армии Поднебесной, а потом дезертировали? Одним из самых неудачных законов Империи был, на самом деле, именно вот этот: возможность принимать на службу иностранцев, если те в стране пробыли больше трёх лет. Адам, правда, собирался отменить этот акт, несколько раз уже созывал совет, но дальше обсуждения всё никак не заходило. — Так как тебя зовут? — повторил Тики уже на эндонском — языке этого небольшого государства-союзника, которое в одно время встало на сторону Поднебесной в войне после гибели первого императора четыреста лет назад.
Мальчик встрепенулся, удивлённо воззрившись на Микка, и, опустив взгляд в землю, шепнул:
— Изу.
— Отлично, — мужчина кивнул и присел перед ним на корточки. — Хорошее имя, — улыбнулся он мягко и ласково взъерошил дернувшемуся было прочь, но снова в испуге замершему мальчику волосы на макушке. — Скажи, Изу, ты хотел бы уйти отсюда?
Несчастный ребенок недоверчиво вскинулся, посмотрел на него (глаза у него были чудо какие красивые) и часто закивал головой, однако явно не слишком уверенный в том, что до него будет кому-то дело.
Тики всегда это очень огорчало и очень злило — когда люди думают, что останутся без помощи и защиты, и сдаются. Он прекрасно знал, что такое и впрямь бывает, что он сам не сможет спасти и защитить всех, кого сможет, но вместе с тем… ведь люди должны верить друг в друга, помогать друг другу! Если ты поможешь — придут на помощь и к тебе, разве нет?
— Очень хочу, господин… — осипшим от криков голосом выдавил из себя мальчик — и тут же снова уставился в пол, сжимая в пальчиках полу потрепанной грязной рубахи и вызывая у мужчины непреодолимое желание обнять его и утешить.