Теперь Тики без нужды уже второй день даже не замечал ее, а когда они говорили, то ничем не показывал, что между ними состоялся такой неприятный разговор. И Алана не знала, как ей извиниться, хотя от такого ненавязчивого игнорирования ей было намного противнее, чем просто «не по себе», однако…
Упрямство взяло свое еще в тот вечер, когда девушка увидела Изу, а потом — нашла у себя в каюте на кровати это… платье. Одежду, которую носили земные девушки.
В общем, если вкратце, она выбросила его за борт и попросила у Маны рубашку и штаны. И это, кажется, только усугубило ситуацию. Потому что когда Тики увидел её вновь в таком виде, он лишь махнул рукой и, закатив глаза, с раздражённым видом удалился. А Алана почувствовала себя капризной избалованной девчонкой.
Но, вот манта, она ни за что не носила бы это платье! Потому что в нём совершенно невозможно было дышать! Этот корсет, как потом объяснил Мана, был обязательным атрибутом подобной женской одежды на суше, но девушке сначала показалось, что Тики издевается — решил подшутить так, отчего она разозлилась, вот и выкинула тряпьё.
Да и выглядела она в этом платье ещё более развратно, чем без него — грудь там лишь чуть-чуть прикрывалась! Так какой вообще смысл прятать её? На радость фантазиям мужчин, которые хоть так слюни на женщину попускают? На это Алана и пожаловалась Уолкеру, когда требовала обычную (удобную) мужскую одежду, так что парень лишь горестно вздохнул, но ничего не сказал.
Честно говоря, она просто испугалась. Тики раскрыл ей глаза на то, о чем девушка успела уже позабыть. На то, что люди насиловали русалок и убивали их, если от них не было никакой пользы. Или же сами русалки накладывали на себя руки.
Тэнья, высокомерная и гордая, перерезала себе горло шипом, когда один из насильников начал раздвигать её бедренные плавники.
И Тики купил ей это идиотское платье, в котором Алана выглядела больше зазывающей проституткой, чем девственной русалкой! Конечно же она его выбросила и спрятала тело в мужскую свободную одежду — разве можно было поступить по-другому?
Но Микк, видимо, этого не понял, а потому Алана чувствовала за собой вину: за своё поведение, за свои слова, за свой страх и трепет перед ним.
Оттого, наверное, и сидела сейчас здесь, на палубе, наблюдала за тем, как мужчина закручивает на ладонях ветер, и любовалась им не в силах оторвать глаз.
Она и не знала, что Тики так может, но тот был словно таким же дитем стихии, как она сама или другие сирены. Как порождение ветра, как его повелитель, он, казалось, делал с ним что вздумается, на потеху корабельной команде исполняя роль шута и нисколько этим не тяготясь.
И когда Алана увидела это, сегодня утром выйдя на палубу, то наконец поняла, почему же они отплыли от ее бухты так быстро. И — почему ветер у них всегда попутный.
Потому что Тики словно сам и был этим ветром.
— …вот Изу и попросил показать ему, как Тики сражается, — между тем закончил Мана, забросив себе в рот пару каких-то красных ягод, и Алана досадливо нахмурилась, понимая, что совершенно его не слушала. — А ты засмотрелась, — тут же проницательно заметил парень, и девушка поспешно отвела взгляд от потрясающего зрелища, не зная, благодарить ей друга или же костерить на чем свет стоит.
— Неправда… — буркнула она недовольно и скрестила на груди руки. И — не удержалась, все равно искоса наблюдая за тем, как мужчина легко и ловко отражает удар своего противника и как радостно взвизгивает Изу, сияющими глазами глядя на своего кумира. — Тики и правда хочет… хочет усыновить его? — закусив губу, поинтересовалась девушка.
И постаралась не замечать того, как Мана понимающе улыбается.
— Он не имеет привычки шутить такими вещами, — заметил парень, — тем более при ребенке. Чувствую, тетушка Лулу будет в восторге, — с иронией прыснул он. — Как же — жениться сын не хочет, зато ребенка приволок!
— Изу такой… счастливый… — выдохнула девушка едва слышно, не сдерживая улыбки и чувствуя, как жарко краснеет сама не зная, по какой такой причине.
— Он сияет, да? — негромко уточнил Мана. — И душа у него светлая, верно?
Алана обернулась к парню, глядя удивленно и радостно. Он понимал, почему она так радуется, и она… о море, она даже не знала, что ей теперь делать! Она обещала себе, что подружится с белодухими, если те придут к ней, но в итоге общалась на корабле только с одним лишь Маной, потому что Тики (который ей и правда ничего не сделал и к которому на самом деле нечестно было вот так относиться) по большей части ее игнорировал, словно не желая начинать очередной скандал, а Изу… он смотрел на нее с восхищением, но как будто даже приблизиться боялся.
И Алана не понимала причины.
Она всегда воспринимала себя самой обыкновенной, даже, честно говоря, слегка ущербной, потому что была сереброволосой, хотя все в её семье были рыжими, золотистыми, с пышными яркими красными хвостами, переливающимися рубинами в солнечных лучах.
Отец говорил в детстве, что это луна одарила её своим светом в ночь рождения, когда Алана забрала жизнь матери.
Народ же по большей части её сторонился, и девушка, без лишних слов, была изгоем. Лишь сёстры и братья постоянно окружали её, любя и лелея как самую младшую: Элайза буквально закидывала различнейшими сувенирами из своих путешествий, Ювния, ещё одна искательница приключений, обвешивала драгоценностями, которые отыскивала на потопленных кораблях, Рогз, самый старший брат, подкидывал в воздух и веселил морскими штормами, и все остальные пытались хоть как-то подбодрить маленькую Алану, тогда непонимающую отчего же другие сирены пытались держаться как можно дальше и бросали презрительные взгляды в её сторону.
Так что такие восхищённые взгляды Изу, душа которого была подобна сияющему фонарику, такому же яркому и такому же мягкому, были ужасно непонятны. Особенно удивляло то, что мальчик боялся подойти к ней — будто Алана могла сделать ему что-то плохое!
— Всё в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Мана, и девушка обернулась к нему, понимая, что вновь слишком сильно задумалась и отвлеклась. Это было так странно: она в последнее время только и делала, что вспоминала прошлое, хотя всеми силами всё это время пыталась от него спрятаться.
— Да, прости, немного задумалась, — неловко хохотнула Алана, вздыхая и переводя взгляд на восторженно хлопнувшего в ладоши Изу, а потом — на Тики, легко уклонившегося от бросившегося на него Неа.
— А у тебя есть семья? — вдруг спросил Мана, однако, сразу же виновато зажмурившись, но девушка лишь улыбнулась.
— У меня есть отец, — ответила она, прикрыв глаза. — Остался лишь отец.
— Который наверняка волнуется, — виновато вздохнул парень и потер лицо руками, отставляя чуть в сторону поднос, по свободной части которого перекатывались яблоки.
— Который на кучу лет запер меня в бухте, — в противовес заметила девушка, давая ему… щелбан? щелчок? как это?.. В общем, щелкнула по лбу. — Я люблю его, Мана, но он переборщил. А у тебя… большая семья? — говорить об отце и близких вообще-то не слишком хотелось, и она постаралась как-то переменить тему.
Пусть лучше Мана о своей родне расскажет.
Парень бросил на нее проницательный взгляд и протянул золотящееся на солнце яблоко.
— У меня большая семья, — ласково улыбнулся он. — Без матери я остался в последней войне. Она умерла — ее убили, — а отец слег с хворью, — он кивнул в ответ на удивленно-недоуменный взгляд Аланы (неужели это…) и хмыкнул: — Да, не делай такие глаза. Это к моему отцу мы сейчас плывем. Он — император, я — принц, а Неа — наследник и мой старший брат-близнец.
Девушка замерла ошеломленно, окидывая Ману взглядом — такого простого, какого-то будто свойского совершенно (как и Неа, впрочем) и очень доброго. Который даже не сказал, кто он такой. И которого даже матросы господином кликали только формально.
— Что?! — воскликнула она, всё-таки освобождаясь от первого оцепенения. — Ты принц? А вот он — будущий император? — всё ещё ошарашенно привстала Алана, уставившись на хохотнувшего Ману с обескураженным удивлением.