Отчего-то Уолкеры вообще не казались кем-то с голубой кровью — простые, говорящие на равных с матросами, совершенно не чопорные, ужасно близкие, они казались ей кем угодно, но не сыновьями правящего императора.
— А ты что-то имеешь против? — лукаво осведомился парень, подмигнув ей, и Алана энергично замотала головой из стороны в сторону, стремясь не обидеть Ману своим неверием.
— Просто… я не ожидала, что вы будете на корабле, — объяснила она со смущением и виновато пожала плечами. — Раз ваш отец так сильно болен, что послал на поиски непонятной русалки, мне отчего-то казалось, что вы будете во дворце, подле него, — неуверенно пробормотала девушка, и Уолкер вздохнул.
— Я хотел остаться, но Неа слишком сильно беспокоится за меня. И на этой почве в мое отсутствие творит разные глупости. Впрочем, со мной тоже, но обычно мой вид его останавливает, — со смешком поделился он и вдруг понуро опустил плечи. — И отец сам отправил нас за тобой. Сказал, что ещё не настолько болен, чтобы о нём пеклись малолетки.
Алана не сдержала смешка, растерянно зарываясь себе пальцами в волосы этой перенятой у парня привычкой и недоуменно хмуря брови.
Спросить или не спросить, вот в чем вопрос…
— Мана… — через пару минут все же решилась она, — послушай, а… чем таким болен твой отец, если он просит о помощи русалку — существо, которое у вас почти превратилось в сказку?
Должно быть, это что-то совсем безнадежное, так или нет? Хотя император не должен быть слишком стар, если ни одному из его сыновей нет и тридцати лет.
Мана издал длинный вздох и помассировал себе висок подушечкой указательного пальца. Лицо у него стало каким-то очень печальным, и девушка мысленно обругала себя за излишнее любопытство. Узнала бы на месте, чего нос совать!
— Понимаешь… — наконец заговорил парень, — у нас в Империи есть один обычай. В проявлении любви любого рода мы достаточно свободны, — пояснил он, — и у нас нет никаких союзов ради выгоды — все происходит по любви. Но происходит это не только из-за наших нравов, а еще из-за того, что при заключении официального союза между людьми проводится магический обряд. Он объединяет двоих, и они, становясь супругами, делят все поровну — горе и радость, счастье и боли, жизнь и смерть. Союз люди заключают только если очень уверены друг в друге, потому что его нельзя расторгнуть. И мой отец был так связан с моей покойной матерью.
— Они так сильно любили друг друга? — тихо выдохнула Алана, придвигаясь к другу ближе и радуясь, что тот поставил поднос с другой стороны, и можно без препятствий к нему приблизиться.
— Очень сильно, — Мана печально улыбнулся и перевел на девушку теплый взгляд. — Отец очень сложно переживал смерть матери и потому слег, слишком быстро подтачиваемый силой обряда. Сложнее мамину гибель переживал только Неа. И он… переживает ее до сих пор, — вздохнул парень. — Отец надеялся, кто-то из нас заменит его на престоле, но по сути заменить некому — Неа считается наследником только по старшинству, и то формально, в семье есть наследники и старше, но… они официально отказываются от правления.
— И поэтому император не может оставить вас, — закончила за него Алана, сама не заметив, как прижалась плечом к его плечу и мягко поглаживает его по руке. — Я постараюсь помочь, Мана, правда, — горячо пообещала парню она. — И твоему отцу, и Неа тоже. Обещаю.
Мана мягко улыбнулся в ответ и, развернувшись к ней всем корпусом, на секунду обнял девушку, прижимая к себе в каком-то почти родственном объятии (снова напомнив то ли Элайзу, то ли теперь и Рогза — непонятно почему), но почти сразу отстраняясь, словно испугался своего порыва.
— Спасибо тебе, — выдохнул он. — Спасибо тебе огромное!
Алана улыбнулась.
— Погоди еще, пока не за что, — на этом она хотела было подняться, чтобы все же подойти к Изу и познакомиться (ей нужно было серьезно подумать о том, что она услышала, потому что Империя… оказалась удивительно похожей по своим обычаям на ее родное царство), но корабль внезапно шатнуло, и поднос с принесенной Маной снедью полетел на пол.
Алана ошеломлённо осмотрелась по сторонам, вглядываясь в мягко волнующуюся гладь моря, словно бы шепчущее: «Теперь ты в безопасности», — и бросилась вперёд, к Тики и Неа, непонимающе нахмурившимся, как вдруг в спину ей уткнулось острие катаны — излюбленного оружия одного хмурого придурка, который считался одним из самых сильных воинов среди всех оставшихся тритонов южных морей.
На палубе застыла тишина, липкая и вязкая, она буквально потопила в себе весь экипаж, а море продолжало гипнотизирующе шептать, и Алана от злой досады цокнула языком, замечая обеспокоенность напополам с удивлением на лице Микка. Ну конечно, откуда ни возьмись появился парень с мечом, да ещё и со странным намерением прирезать русалку.
Браво, Канда, ничего больше не скажешь.
— Ты точно понимаешь, на кого наставил меч, идиот? — бесстрастно поинтересовалась Алана на родном языке, пытаясь услышать ещё кого-нибудь из тритонов. Но никого больше не было, что значило, что друг либо слишком волновался (что вряд ли), либо считает себя самым сильным и вполне способным одолеть несколько матросов.
— Плевать, — коротко отозвался Канда, сильнее надавливая мечом в спину, и девушка дёрнула уголком губ в усмешке.
О, как это было похоже на Юу: рубить с плеча и только потом разбираться в чём же дело.
— Не очень-то и вежливо, — всё-таки заметила Алана, закатив глаза, и замечая, как испуганно цепляется Изу за штанину Тики, опасливо нахмурившегося и сжимающего пальцы. Ох, манта, ещё этого здесь не хватало. — Не нужно, — спокойно произнесла она на имперском и мотнула головой, надеясь, что мужчина всё поймёт и не будет использовать свою магию. Тики понял — и подозрительно сощурился, неприязненно сглатывая.
— Не вижу смысла с тобой любезничать, зубатка, — безразлично бросил Канда, и Алана горестно вздохнула, медленно поднимая волну к палубе и направляя её к себе.
Друг пусть и был тритоном, способным управлять водой, да только вот говорить с морем он не мог и не чувствовал его так, как это ощущают русалки, а потому вряд ли заметил такие манипуляции.
Канда был, на самом деле, потрясающим другом и товарищем, скрашивавшим одинокие долгие ночи разговорами и небольшими бунтарскими драками, но иногда его преданность делу, упёртость, самоуверенность и, одновременно со всем этим, чудовищное наплевательство раздражали неимоверно.
Алана прикрыла глаза, позволяя себе хмыкнуть, и волны в мгновение ока подняли её в воздух — она рассмеялась, чувствуя себя невероятно весело и предвкушающе (так всегда было во время их встреч), и, выпустив шипы на руках, выхватила меч из ладоней опешившего Канды, явно не ожидавшего, что она будет так проворна с ногами, после чего, срастив хвост (ткань хлопковых штанов затрещала по швам, разорвавшись в клочья), придавила не успевшего отреагировать тритона к палубе, приставляя к его шее ручной плавник.
— Дёрнешься, колючка моя, — проткну, — мило улыбнулась она, опустив голову набок, и Канда закатил глаза.
— И это твоя хвалёная вежливость, — фыркнул он, скривив тонкие губы в ухмылке. — Рад, что тебя ещё не сожрали.
— Поэтому и пришел убить первым? — парировала девушка, даже не думая его отпускать. Придавила еще сильнее хвостом и постаралась игнорировать ободрительный свист матросни, все еще находящейся на палубе (а как же, иронически закатила она глаза, такое шоу-то пропустить).
— Да нет, — еще шире ухмыльнулся Юу. — Папенька ваш велел дочь непокорную вернуть в родные пенаты, — заявил он, — вот я и пришел проверить, с кем эта самая дочь сбежать решила.
— Не лезь в это, — поджала губы девушка, сердито сдвигая брови и наклоняясь к нему совсем низко. Юу не боялся ее почти, конечно, но то, что она была царевной, делало свое дело. Все-таки представителям царской семьи море подчиняется лучше, чем тритонам, сколь бы сильными они ни были.