В общем-то, такая милая охрана Алане очень нравилось. Она не стеснялась сращивать хвост при Изу, а тот смотрел на нее с непрекращающимся восторгом в такие моменты, и это вселяло в нее уверенность.
…нет, Тики тоже смотрел на нее с восторгом, и против его компании девушка ничего не имела, просто это было очень, очень смущающе. Алане сразу хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, но она стыдилась своих шрамов, не настолько заметных на ногах (они были тонкими как нити из-за слез Миранды, которую девушка мысленно неустанно благодарила), как на хвосте, а мужчину обижал ее стыд. Кроме того, она боялась плавать при нем, потому что не хотела, чтобы он счел ее неуклюжей рыбиной.
Это был замкнутый круг какой-то, если говорить прямо, но Алана совершенно не знала, что ей с этим делать, а потому… потому они с Тики почти никогда не купались вместе.
Не то что бы ей было очень грустно от этого факта, но всё-таки, стоило лишь задуматься, как хотелось смеяться.
Изу опасливо коснулся поверхности океана ладонью, словно боялся, что тот сейчас его утащит на дно, и Алана, заулыбавшись, уселась рядом с ним, сращивая хвост (она осталась лишь в рубашке, чтобы не смущать малыша своим видом), после чего подозвала воду, и та тут же поднялась до пупка, смачивая траву и каменистую землю. Мальчик же тут же вцепился ей в плечо, пугливо подпрыгивая и всматриваясь в песок, будто пытался найти в нём-то что-то.
Девушка неуклюже перевернулась, пытаясь не потерять равновесие, но всё равно его теряя, и шлёпнулась на живот, вдыхая вкусный кислород трепещущими жабрами.
Изу со смехом хлопнул в ладоши, когда она вновь уселась более-менее устойчиво, и радостно выдохнул, улыбаясь:
— Ты совсем как тюленчик!
Алана замерла, удивлённо подняв брови, и горестно вздохнула.
— Чувство романтики у тебя точно не в отца, — шутливо поделилась она с мальчиком, лукаво ему подвигнув, и тот залился краской, пряча лицо в ладонях.
— Я могу позвать п-папу… — виновато закусил губу он, и Алана рассмеялась, потрепав его по голове и чмокнув в лоб.
— Не стоит, — отказалась она, не переставая улыбаться и представляя, что на месте Изу мог бы сказать и сделать мужчина. Он бы наверняка завел глаза и как-нибудь тонко над ней подшутил. — Не хочу быть умирающей рыбкой.
Малыш захихикал и плеснул в нее водой.
— Ты не умирающая рыбка, — заявил он, немного повеселев из-за ее шуточек, и стащил с себя через голову свою рубашечку. — Ты очень милая. И у тебя чешуя красиво блестит. Совсем как… как… — здесь мальчик запнулся и замолк, словно боялся сказать что-то, но все же очень хотел. — Я же могу искупаться, да? — после недолгого молчания спросил он, и немало озадаченная Алана только кивнула в ответ.
Это было немного странно. Казалось, Изу хотел с ней поделиться чем-то, но не осмеливался. Раньше… раньше такого не было. То есть, конечно, девушка часто видела мальчика задумчивым (слишком задумчивым для десятилетнего мальчика — но задумчивым в достаточной степени для мальчика-беспризорника того же возраста), но он никогда не распространял свою задумчивость на нее.
Словно боялся сказать что-либо, боялся посвятить окружающих в своим мысли, боялся спросить что-либо или поделиться чем-то. И в такие моменты лицо его всегда становилось таким печально-напряжённым, таким потерянным, таким обречённо-отчаянным, что Алане хотелось упасть перед ним на колени и выслушать всё, что тот хотел сказать.
Даже душа у ребёнка словно покачивалась на ветру, готовая вот-вот потухнуть, готовая исчезнуть в своём страхе и панике, готовая расщепиться на мельчайшие частички света и рассеяться.
Что же глодало Изу, если он настолько впадал в прострацию при мысли об этом?
— Конечно, можно, малёк, — ласково улыбнулась Алана, хлопая кончиком хвоста по воде и загребая к себе воду каким-то детским движением — она так всегда делала, когда волновалась.
Изу радостно улыбнулся, словно отчего-то думал, что она могла его прогнать или запретить сесть рядом, словно боялся самой девушки, словно до сих пор не мог поверить во что-то важное, во что-то очевидное — что его никто не тронет, и никто не причинит ему вреда.
Мальчик присел рядом, прижимая худые коленки к груди, и тоскливо посмотрел на горизонт.
И — вдруг закусил губу, отводя взгляд.
— Я всегда боялся океана.
Это признание ужасно взволновало Алану. Оно было слишком взрослым даже для десятилетнего беспризорника, а потому девушка замерла, едва сдерживая порыв обнять Изу и крепко прижать к себе, обещая, что с ним ничего не случится. Ее останавливало сейчас лишь то, что мальчик мог испугаться еще сильнее, ведь она управляла водой.
А ему было страшно.
— Н-но почему?.. — поэтому только и спросила она, незаметно сжав руку в кулак, чтобы хоть как-то выпустить пар.
Кто мог напугать ребенка океаном? Что произошло? Почему Изу…
Мальчик как-то воровато огляделся по сторонам, тяжело вздохнул и, на секунду приложив палец к губам, едва слышно произнес, явно зная о способности Тики и близнецов очень хорошо слышать:
— Моя мама была оттуда.
Алана испуганно дернулась — да так и замерла.
Так вот чего не договорил Изу! Чешуя! Его мать была русалкой! И… и… неужели она… была… такой же, как и сама Алана?..
Девушка поскребла ногтем камешек, попавший ей под руку, и осторожно придвинулась поближе к настороженно глядящему на нее мальчику.
— Твоя мама была русалкой, Изу? — подстраиваясь под его манеру говорить, прошептала она. Малыш поспешно кивнул и снова приложил палец к губам.
— Она была как ты, — поделился он с ней, подтверждая ее подозрения, после того, как еще раз огляделся, убеждаясь, что они тут одни. — У нее была серебряная чешуя, и она очень красиво сияла… А мой папа был с суши, — здесь Изу понурился, и губы у него задрожали. — Но его убили, и из-за этого мы с мамой сбежали.
Алана судорожно вздохнула, не зная, что с собой сделать, потому что ей ужасно хотелось заключить ребёнка в объятия и уверить его, что всё будет хорошо. Что теперь уж точно всё будет хорошо.
Подумать только, его мать была среброволосой русалкой.
И Изу… отчего же мальчик тогда боялся её в самом начале?
— Откуда сбежали? — только и спросила девушка, затаив дыхание и надеясь, всей душой надеясь, что ответом будет не то, о чём она подумала.
Ребёнок сильнее прижал колени к груди, опасливо оглядываясь по сторонам, настороженно всматриваясь в горизонт, и почти неслышно выдохнул:
— С севера.
И Алана вдруг ощутила, как в груди у неё все леденеет и тяжело падает вниз. С севера. С севера, где велась ожесточённая борьба между людьми и тритонами. Где существовало рабство, где морской народ измывался над людьми, где русалок не убивали, но где убивали человеческих женщин и детей.
Алана поджала губы, пытаясь уверить себя, что Изу мог быть не из ледяных крепостей, а из какого-нибудь племени, куда сбежала его мать, будучи изгоем среди своих. Но… но… но… в это было тяжело поверить. Хотя бы потому, что ребёнок боялся океана, словно тот мог в любую минуту вздыбиться на него и забрать в свои пучины.
— Из ледяных крепостей? — шепнула Алана на русалочьем так тихо, как можно было возможно, потому что… ей было страшно.
Потому что Изу, длинно взглянув на неё, медленно кивнул и спрятал лицо в коленях.
— Я уже слышал о тебе, — глухо сказал он, и Алана виновато прикусила губу, потому что примерно представляла, что он мог о ней знать, учитывая то, что подавляющая часть океана была уверена в ее сумасшествии. И не ошиблась. –Однажды к маме приходил управитель. Он говорил про царевну-ведьму, сильнейшую в море после своего отца. Он хотел жениться на этой ведьме и с её помощью уничтожить людей. Но… ты же… — здесь мальчик вскинул голову и вперил в нее умоляющий взгляд, — ты же не станешь его женой?.. Правда?.. — голосок его дрогнул, и в груди у девушки все сжалось от жалости и внутреннего протеста.