Так вот, по какой причине Изу сначала ее боялся! Вот из-за чего не подходил к ней, пока не увидел, что она стала увечной, хоть и косился так восхищенно! Она напоминала ему мать, но он здраво рассудил, что она может быть опасна, вот и держался подальше, ведь Линк строил на нее планы и, скорее всего, именно Линк или кто-то по его приказу убил отца мальчика.
Все-таки не сдержавшись, Алана кинулась к ребенку и крепко его обняла, невесомо целуя в волосы и ласково поглаживая по хрупкой спинке.
— Конечно же нет! — горячо заверила она его, сама удивляясь тому, насколько убедительно говорит о вещах, в которые почти не верит. Ведь слухи — и Линк — правы, отец все-таки сильнее и может просто заставить.
…если она себе кровь не пустит и не воспользуется своим проклятым даром.
— Я ведь… — девушка запнулась и ощутила, как скулы заливает румянец, но все равно продолжила. В конце концов, Изу ведь и так знал об этом, правда? — Я ведь люблю твоего папу. И тебя — тоже, очень-очень. И тебе… тебе не надо бояться.
Ребенок прижался к ней всем телом и обнял за шею, утыкаясь носом в мокрую рубашку на груди и всхлипывая.
— Мама… она специально сбежала в Эндонсис, — тихо пояснил он, шмыгая носом. — Сказала, это княжество дружно с древней Поднебесной империей, хотя там много охотников, и там нас не найдут северяне…
— Но если… — Алана крепче сжала мальчика в объятиях, боясь предположить, что он ей расскажет дальше, и тот, к ее ужасу, произнес:
— Северяне нас не нашли. Но нашли охотники.
Девушка обняла его крепче, прижимая к себе, желая одарить заботой и защитой, жаждая спасти его, оградить ото всех опасностей этого мира, и Изу, всхлипывая уже в голос, замотал головой, зарываясь ей в грудь лицом.
— Мамины слёзы вызывали метель, — забормотал он на русалочьем, красиво выговаривая шипящие на северном диалекте, и в его голосе было столько тоски и боли, что Алана не сдержалась и принялась покачиваться, целуя мальчика в макушку и глядя по тонкому худому тельцу. — И её очень любили духи, а потому они сказали, что охотники нашли нас. Мама велела мне бежать, и я п-побежал, — Изу запнулся, насморочно шмыгнув, и из его груди вырвалось ещё одно судорожное рыдание. — А потом поднялась метель, и мама… — он замер, крепче цепляясь маленькими ладошками за спину зажмурившейся Аланы, и девушка успокаивающе зашептала ему на ухо что-то бессвязное, что-то мягкое и ласковое.
Его мама, бывшая среброволосой русалкой, которая не пробудила свои силы и умерла.
И Изу остался один.
Таков был конец этой печальной истории.
Алана тихо запела одну из северных колыбельных, чувствуя пальцами, как ребёнок вздрагивает всем своим крохотным тельцем, как трепещет его душа-светлячок, облизывая ладони теплым огнём, как выливаются из него слёзы и боль, и, когда Изу чуть успокоился, пряча лицо, спросила:
— Почему ты ничего не сказал, рыбка?
И он вдруг поднял на неё взгляд: в его голубых глазах словно стыл лёд, и в самой глубине этого льда что-то испугано мерцало.
Изу отстранился, дрожащими пальцами чуть отталкивая Алану от себя, будто боясь чего-то, и встал, опасливо оглядываясь и поджимая губы.
И — вдруг вокруг заплясал снег.
Девушка широко распахнула глаза — от испуга и восхищения. Потому что сама она никогда не была в ледяных крепостях и северной магии воочию не видела ни у кого, кроме Линка, к которому преисполнилась неприязни, только услышав о его планах на нее от мальчика.
Она, в общем-то, и раньше не слишком рада была участи быть его супругой, а уж теперь, после того, как окончательно уверилась в том, что он считает ее скорее оружием, чем женщиной — никогда не согласится на такое. Линк выставит ее как свой козырь в войне с людьми — а она позволит ему к себе прикоснуться, прекрасно зная, что рано или поздно он направит свою карающую длань на ее семью?
— Я защищу тебя, слышишь, — заметив, как мальчик испуганно дрожит, глядя на нее, пообещала Алана. Она совершенно не узнавала своего голоса, но, тем не менее, он казался ей достаточно убедительны. — Линк до тебя не доберётся, — уверенно сказала она — и постаралась улыбнуться. — Да и твой папа, он тоже не позволит такому случиться, он же тебя любит.
При воспоминании о Тики Изу зарделся — но тут же побледнел, видно сообразив, что Алана хочет ему рассказать, и торопливо замотал головой.
— Нет! — воскликнул он звонко. — Не говори ему! Ти… п-папа испугается и не захочет быть… моим… папой…
И снег вокруг них закружился, покрывая воду тонкой ледовой коркой, замораживая воздух, заставляя, казалось, застыть само время.
Алана ошеломлённо взглянула на Изу и потянула к нему руки, чтобы обнять, но тот испуганно отскочил, и ледяная корка рывком полетела во все стороны, погребая под собой море, берег, нависшие под водой ветки деревьев и забираясь на белую чешую.
В глазах у ребёнка плескалась паника.
Та же паника, которая жила и в самой Алане, когда она боялась показать свою силу Тики. Когда была уверена, что тот возненавидит её, откажется от неё, испугается.
…как же они, и правда, были похожи с Изу. Пригретые одинокие сироты.
Алана ласково улыбнулась, чуть опуская голову набок, и уложила руки поверх застывшего льда, окутавшего её живот.
В глазах у Изу теперь взбушевался и страх, отчего снег задрожал и пошёл тончайшими нитями по воздуху.
Великолепнейшее зрелище.
Алана восхищённо приоткрыла рот, чувствуя, как мороз царапает нос и горло, как он цепко хватает за кожу и щёки, и восторженно выдохнула:
— Как же красиво…
И вдруг все прекратилось. Прекратилось так же внезапно, как началось.
— Тебе правда н-нравится? — Изу прикусил губу аж до крови и вперил в нее полный надежды взгляд. — Просто… это же… оно же… с севера… а ты… ты…
Девушка разделила хвост, рванулась — и все-таки снова поймала ребенка в объятия. Малыш был холодный как ледышка, и Алана поспешно начала растирать его бока и спину, чтобы согреть.
— У тебя замечательный дар, рыбка, — немного отстранившись, сказала она, заключая его лицо в ладони. И, заметив, что Изу готов ей всячески возразить, мотнула головой. — Послушай… Любой дар хорош, если уметь им пользоваться и направлять свои старания во благо, понимаешь? А если человек будет злым — даже самый сильный и добрый дар в его власти обернется во зло. А ты, — девушка чмокнула его в лоб и погладила по щеке, стремясь немного растопить, расшевелить — ведь он всегда любил, когда она с ним нежничает. — Ты очень добрый, малыш. Ты меня спас.
Мальчик широко распахнул глаза — и замотал головой.
— Я не спас тебя! Не спас! — поспешно запротестовал он. — Это Тик… п-папа тебя спас! Он же отбил тебя у тех… тех… — его милое личико вдруг исказилось, и он выплюнул… очень плохое слово на русалочьем, которым и охарактеризовал охотников. Алана засмеялась и игриво шлепнула его по губам.
— Ты еще совсем малек, чтобы так говорить, понятно? — заявила она и заметила: — А ты — спас меня. Вы с Тики оба меня спасли, ведь если бы не вы — я бы не захотела жить, понимаешь? Без Тики меня бы убили, а если бы меня не попросил ты — я бы просто издохла как выброшенная на берег рыба.
Губы Изу задрожали, и он уже сам ринулся к Алане в объятья.
И все оставшееся время до ужина, на который они всё равно опоздали, девушка нежила в своих руках оказавшегося очередной жертвой глупой войны ребёнка.
Интересно, а сколько ещё таких брошенных и поломанных судеб было на суше? Сколько детей потеряло своих матерей и сколько отцов лишилось дочерей?
Алана снова думала, что должна положить конец всему этому, что не должна забывать о своей первоначальной цели, о своём желании спасти свой народ, и эти мысли казались ей теперь не только правильными, но и необходимыми.
Если эта совершенно идиотская война кончится, то хорошо будет всем: и морскому народу, и людям.
Изу был до боли трепетным и всхлипывал каждый раз, когда натыкался взглядом на серебряные волосы, и Алана гладила его по голове, по плечам и спине, напевала мягкие колыбельные, целовала в щёки и уши, баюкала в своих объятиях и надеялась, что хоть немного была похожей на его мать.