— Мы к морю! — только и крикнула она, стремительно направляясь к каменистому берегу и прыгая с разбега в воду. Изу испуганно забормотал, пытаясь выцарапаться и выбраться на сушу, но Алана была твёрдо намерена сделать то, что хотела. То, что было необходимо. Волны накрыли их с головой, и девушка соткала вокруг пузырь, наконец отпуская мальчика и обращаясь к нему мягко: — Здесь нас никто не услышит, малёк.
Изу вскинул на нее недоверчивые глаза в ответ на это, словно даже не думал, что она может что-то такое сделать, а потом… а потом бросился к ней, утыкаясь ей носом в живот, и расплакался. Наконец-то расплакался, как и должно маленькому мальчику, которого ужасно обидела жизнь, так несправедливо с ним обойдясь и не дав ему возможности побыть любимым родителями хоть немного больше.
— Я… я… так боюсь… — наконец разобрала девушка сквозь всхлипы, садясь рядом с Изу на корточки и склоняя его белокурую головку к себе на плечо. Ребенок вцепился в нее мертвой хваткой и определенно еще долго не собирался отпускать. — Тики ведь… он ведь другой. Он такой… такой замечательный, но он… он другой, и я… я боюсь, что он не сможет… стать моим… моим папой… что он меня одного оставит…
Девушка слегка отстранилась, целуя зареванные глазки мальчика, и заправила ему за уши растрепанные волосы, с грустью думая, что вот малыш и признался в том, что его больше всего тревожит.
— Изу, — тихо начала она, когда тот чуть подуспокоился и перестал так часто и глубоко, почти до икоты всхлипывать, — Тики любит тебя. Правда любит. И он замечательный человек, который никогда не предает своих близких. Так почему же ты боишься, что он тебя бросит на произвол судьбы?
— Я боюсь… боюсь быть ему… в тягость, — тихо шепнул в ответ ребенок — как будто их и здесь мог кто-то услышать, что совершенно невозможно. — Мари… тот тритон, который приносил к тебе твою подругу… он сказал Тики, что у того будет семья, и тот будет прекрасным отцом. А что… что если он про меня забудет, когда у него появится семья?
Алана шумно вздохнула, на самом деле и сама не слишком желая думать об этом, но заметила, сама себе не веря, хоть и стараясь уверить в этом Изу:
— А что… что если мы — его семья, малыш? Ты не думал об этом? Мари… он живет будущим, которое видит, понимаешь? И он вполне мог сказать Тики про сейчас — потому что сейчас мы… мы как семья, понимаешь? И Мари мог увидеть именно это.
Но Изу — маленький умный мальчик, повидавший слишком много для своих десяти лет — явно не поверил ей, как бы сильно Алана не желала убедить его в этом.
Он горестно вдохнул, слишком по-взрослому, так, словно укорял девушку в этой благой лжи, и, отчаянно поджав губы, замотал головой, неверяневеряневеря ей. И Алана, не зная, что делать, не зная, как успокоить, как вселить в мальчика уверенность, потому что, манта все потопи, Тики Изу точно не бросит! Тики же так любил его!
— Ты сама же в это не веришь… — прошептал мальчик, крепко зажмурившись, словно боялся, что за эти слова ему могло влететь.
Алана замерла на мгновение, мелко замотав головой, потому что это было так тяжело, так тяжело, о океан, но поговорить об этом, как видно, было необходимо.
— Послушай, — она погладила его по голове и вымученно улыбнулась, — уж тебе-то никто не мешает быть с Тики. А я… от меня здесь зависит мало что, но я тоже очень хочу быть с ним. И я буду очень стараться ради этого.
Изу вскинул на нее влажные от слёз глаза и часто заморгал, наконец кивая и растирая ладошками щеки. Кажется, если не в своем собственном желании быть с Микком, то в том, что сам Изу с ним может остаться, девушка его убедила.
— Значит… значит, можно ему рассказать, да? — несмело выдал малыш, и Алана облегченно вздохнула. — И Тик… папа… он все равно будет любить меня?
— Даже если ты не будешь называть его папой, — осторожно согласилась с ним русалка, на этом решив перейти к другой проблеме.
Изу тут же встрепенулся, испуганно отшатнулся, словно его только что поймали на чём-то ужасном, на чём-то противозаконном, и Алана тут же притянула его к себе, обнимая и принимаясь нашёптывать то, что нечего было здесь бояться, что Тики любил его и что такой пустяк, как называние по имени, мужчину точно не заставит бросить мальчика или перестать вдруг любить его. Ребёнок плакал, прятал лицо у неё на груди, и это рождало в Алане столько трепета и ласки по отношению к нему, столько желания защитить и спасти, что сбежать от этого было просто невозможно.
Она ещё несколько минут нежила в объятиях всхлипывающего Изу, который словно прощался со своими горестями и страхами, с которыми попрощаться не мог всё это время, и ласково погладила его по волосам, призывая поднять лицо.
— У тебя всё будет хорошо, малёк, — прошептала она с улыбкой и, увидев, как мальчик протестующе замотал головой, поцеловала его в лоб. — Мы с Тики очень тебя любим, а потому никому в обиду не дадим, — заверила его Алана и вдруг заметила, как справа на них уставился удивлённо осьминог.
— Тогда… давай скажем, — отвлекая ее от морской живности, тихо согласился малыш еще немного хрипловатым голосом, и от его согласия Алана ощутила просто неимоверное облегчение. — Только… только попозже, — тут же попросил он. Давай после ужина, а то я…
Девушка тут же согласно кивнула, ласково трепля его по волосам, и прикусила изнутри щеку. Теперь малька надо было как-то развлечь, чтобы он перестал думать о плохом и так сильно бояться самого себя.
— Конечно, — сказала она — и, не тратя времени, жестом подозвала осьминога, не дав мальчику опомниться и сбежать прочь из пузыря. Зверюшка пугливо попятилась, но течение не позволило ей улепетнуть в противоположную сторону, и тогда осьминог выпустил чернильное облако.
Алана рассмеялась и отпустила беднягу, решив не мучить его, а просто показать Изу, каким может быть на самом деле подводный мир. Она взяла мальчика за руку и, загадочно подмигнув в ответ на его откровенно недоуменный взгляд, пошла с ним прямо по дну дальше, на глубину. Воздушный пузырь двигался вслед за ними, и потому малышу не грозило захлебнуться. Зато… зато ему очень даже грозило развеселиться и немного успокоиться.
Во всяком случае, Алана очень на это надеялась.
Изу восторженно вздохнул, когда мимо них проплыл косяк разноцветных рыбок с острыми плавниками, переливавшимися самоцветами, и девушка воодушевлённо зашагала вглубь океана, стараясь, однако, не забыть про то, что мальчик, не бывший тритоном, не сможет выдержать ту же глубину, что и сама Алана. Они гуляли по дну недалеко от берега, натыкаясь то на ошарашенно разглядывающих их черепах (Изу даже подпрыгивал от радости на месте, когда видел их), то на продолговатых лососей, с которыми девушка перекидывалась парой слов. И всё это время глаза у ребёнка сверкали так, словно он видел что-то необычное, что-то невероятно, что-то прекрасное.
В какой-то момент Алана, увлечённо рассказывающая про всех, кто попадался им на пути, почувствовала, как мальчик крепко прижался к ней, утыкаясь носом в бок, и, ощущая, как изнутри её словно разрывает от переполнившей нежности, тихо запела на русалочьем, слыша, как в предвкушении задрожал океан, подняв их пузырь ближе к поверхности.
Вскоре их вынесло на берег, и Алана устроилась на песке, усадив Изу к себе на колени и прижав спиной к своей груди. Они раскачивались, девушка пела, а малыш слушал и слушал ее, крепко сжимая ее руку в своих ладонях и ласково поглаживая кончиками пальцев по запястью. Маленький, трогательный и худенький несмотря на удивленное откармливание, сейчас Изу казался ей таким беззащитным и ранимым, что страшно было даже представить его одного.
Как хорошо, что Тики нашел его. Как хорошо, что Тики решил его воспитать. Как хорошо, что Тики любит его и хочет стать ему настоящим отцом.
Вот бы и самой Алане Тики каким-нибудь чудом стал мужем. Тогда она сможет обнимать его при всех, целовать при всех, отдать ему себя всю без остатка — раз и навсегда. Тогда Изу будет не просто сыном Тики, а их сыном и… и может быть, когда-нибудь назовет ее мамой.