— А ты, что, — язвительно начала девушка, кривя губы в ломанной издевательской ухмылке, — захотел мне вдруг помочь?
Лави возмущённо раскрыл рот, шумно втягивая воздух, но так ничего не говоря, и замер.
Она лишь со злости. Лишь для того, чтобы как можно больнее кольнуть — своих-то шипов для этого ведь уже не было (а те, что на руках, были почти что бесполезны — особенно, против него, такого же носителя такой же ядовитой крови и таких же шипов). Лишь чтобы ощетиниться и не ковырять очередную коросту, которая явно скрывает под собой только-только переставшую гноиться рану.
Лави прекрасно понимал её.
Потому что сам был таким же.
Потому что, как-никак, а был её племянником.
А потому и поступил он именно так же:
— Ох, тогда сама, ведьма, и разбирайся, — в гневе прошипел Лави, разбивая пузырь тонким всполохом огня и не желая даже смотреть в сторону этой лелеющей свои коросты зубатке.
Теперь ему надо было как-то себя утешить.
Лави бурей промчался по коридору и уже почти выскочил из дворца по направлено к главной площади столицы, где монументом высилась громада имперской академии, но буквально на выходе столкнулся с удивленно замершим от такого приветствия Тики.
Тот шокированно хлопнул глазами и мягко отстранил Лави от себя, придерживая за плечи.
— Все нормально? — тон у него был обеспокоенный. Отметил, откуда выскочил тритон? Или что-то еще? — Лави, эй!
— Чего тебе? — огрызнулся парень, поджимая губы и заводя глаза. — Беспокоишься за свою рыбку?
Микк вздохнул и потер лоб рукой.
— Я за вас обоих беспокоюсь, — отозвался он предельно спокойно. — И если вы опять поссорились, это ужасно, правда. Не мне судить вас двоих, но вы оба очень близки мне, и я не хочу вас терять из-за того, что вы друг друга не переносите, понимаешь?
Лави замолк, тут же снова ощущая себя рядом с мужчиной глупым и неопытным, несмотря на то, что старше был на много десятков лет. Потом — прикусил губу и вскинул на Тики глаза.
— Дело не в этом, — тихо сказал он, — а в том, что ты мой друг, и я не хочу, чтобы тебе было плохо, а Алана — она сама не знает, чего ей надо.
— Ну уж в этом мы точно разберёмся сами, — хмыкнул Микк, тут же смягчаясь, и накрыл пятерней его макушку, легко ероша волосы. Легко — и как-то совсем по-братски.
Тритон закусил изнутри щеку и вывернулся из-под его руки, отскакивая чуть вбок.
— Ну и отлично, — буркнул он скомканно, смущенный своей внезапной откровенностью. — Вот и разбирайтесь сами. А теперь уйди с дороги.
Тики улыбнулся уголками губ (о, ну как он любил так улыбаться! Лави это всегда дико раздражало!), как будто все понимал, и отступил в сторону.
И тритон тут же бросился прочь из дворца. По коридору, в котором было более чем достаточно места и безо всяких принцев, которые уступали ему дорогу. На то, что Тики, лишь минуту назад бывший спокойным и собранным, кинулся в сторону спальни зубатки так, словно за ним гналась свора голодных волков, он предпочёл не обращать внимания.
Они сами разберутся.
А Лави — а Лави просто спрячется у Вайзли в кабинете, развалившись в кресле и уткнувшись в какую-нибудь книжку, и это точно не будет бегством — потому что нельзя было убежать от вездесущей, манта её разорви, русалки, которая занимала все мысли парня последние несколько дней (лет, десятилетий… веков?..).
Алана так смотрела на него, будто была готова броситься в любой момент и разорвать в клочья — лишь из-за того, что Лави завёл речь о морском ритуале.
О чём она вообще думает? Что вообще творится в её голове?
…что творится у неё на сердце? Что могло твориться на сердце у русалки, которая всю свою жизнь проторчала взаперти и сходила с ума? Да и сходила-то с ума она по-разному.
Когда Лави приплыл к ней впервые, она безэмоционально пялилась на горизонт, лениво размахивая кончиком хвоста. Она даже не смотрела на незнакомого парня — её пустой взгляд был устремлён куда-то в даль, где, наверное, не было ни горя, ни печали. Наверное, в той дали рядом с ней была семья, там не было войны, там всё было хорошо.
Наверное, одинокая русалка тоже позволяла себе иногда мечтать о несуществующей семье так же, как это любит делать Лави.
Но ему рассказывали, что в самом начале войны, когда океан не успокаивался бушевал несколько лет, Алана кричала и хохотала, и её девичий надорванный хохот раздавался над волнами, словно повелевая ими — словно бушуя вместе с господином.
А иногда бывало и так, что зубатка билась о камни: кровь текла ручьями с её побитого, израненного тела, окрашивала озерцо, спрятанное в бухте, в яркий алый цвет, капала на камни и впитывалась во влажный мох.
Лави, оказывается, так много знал о ней — и так долго игнорировал всё это.
Как добрался до Вайзли, он за всеми этими мыслями и не заметил — лишь усмехнулся, покачав головой, и постарался как можно тише пройти в комнату, чтобы не тревожить явно занятого своим очередными экспериментами друга.
Однако Вайзли отвлекся сам. Как и все в императорской чете обладающий отменным слухом, он отставил свои склянки в сторону и встал, стоило Лави только притворить за собой дверь, и тяжело поднялся.
— Чего это ты крадешься? — на болезненно-бледном лице парня застыло недоумение, и тритон закусил губу, застывая на месте как бедный и нежеланный родственник, и пожимая плечами в новом приступе внезапно накатившей неловкости.
— Ничего, — наконец отозвался он. — Просто пришел к тебе и все.
— Потому что что-то стряслось, — проницательно уточнил Вайзли с легкой улыбкой и качнул головой в сторону просторной софы, появившейся тут как-то внезапно и явно совсем недавно (потому что буквально вчера ее не было). — Присядешь?
Лави кивнул и тронулся с места.
— Присяду, — кивнул он.
И — решительно подошел к креслу друга, толкая того обратно и устраиваясь подле его ног. Лицо Вайзли не было просто не передать словами. Он изумленно распахнул глаза и как-то сокрушенно откинулся на спинку мебели.
— Ты здесь, — чуть улыбнулся тритон, — а я — рядом, — здесь он уткнулся макушкой в мягкую кресельную обивку и закрыл глаза. — Почитай мне, всезнайка.
Вайзли удивленно хмыкнул.
— Это же скучные книжки, — заметил он как бы между прочим, и Лави вдруг ужасно захотелось его обнять. Потому что при нем не выходило притворяться. — А у меня голос хрипой.
— Все равно читай, — махнул рукой тритон и осторожно придвинулся поближе к его ноге, едва-едва касаясь щекой серой выглаженной штанины, пахнущей какими-то травами — то ли лекарственными, то ли просто. — Не зря же ты своими микстурками лечишься, небось подействовало.
Вайзли приглушённо фыркнул, явно сдерживая смешок, и глубоко вздохнул, устраиваясь поудобнее в кресле, и Лави вдруг ощутил себя уже намного лучше, хотя юноша ещё ничего и не сказал.
Тритон слабо улыбнулся себе под нос, расслабленно прикрывая глаза и из-под опущенных ресниц наблюдая за тем, как размеренно Вайзли отбивает медленный ритм носком, и полностью обратил себя в слух.
Голос у друга и правда был хриплым, каким-то даже скрипучим, напоминающим звук той самой половицы в старом доме, которая всегда издавала жалобный стон, когда Летта наступала на неё, но этот голос обволакивал Лави подобно родным любимым волнам ласкового господина-океана, и ему казалось, что ещё чуть-чуть — и у него вновь срастится хвост. Это было, конечно, невероятно глупо, потому что Вайзли не был океаном, а у парня не жгло ноги — но от таких мыслей почему-то хотелось улыбаться.
Он и не заметил, как провалился в лёгкую дрёму, укутывающую его хриплым голосом, читающим что-то ужасно тягомотное (то ли про химию, то ли про ботанику), но Лави бессовестно плавился в ней, в такой ласковой и мягкой — словно складки нежного платья матери.
Летта тоже читала ему сказки на ночь.
Всё закончилось как-то слишком быстро и резко: вот он, кажется, дремал, а сейчас его пытаются перенести куда-то.
Лави приоткрыл один глаз, не желая выдавать своего уже проснувшегося состояния, и с распирающей грудную клетку радостью увидел, как Вайзли, сосредоточенно поджав губы и сведя брови к переносице, пытается поднять его и посадить в кресло.