Мужчина тут же обратил на него внимание, ужасно восхищённый и полностью поглощённый своей ненаглядной русалкой, и, заметив Вайзли, приветственно улыбнулся ему, потрепав юношу по макушке, на что тот смущённо фыркнул.
— Молится духу нашей реки, — легко ответил Микк, словно ничего странного в этом и не было. Лави закатил глаза: мужчина явно прекрасно понял вопрос, но по какой-то причине не желал делиться с ним причиной.
Хотя, хмыкнул парень, это было и неудивительно: он же недавно выскочил из спальни зубатки рассерженным и ужасно злым, напугал своим поведением Тики (который явно подумал, что они с Аланой вновь разругались или, что ещё хуже, вновь устроили свои разборки) и просто был идиотом последние несколько недель.
— Ага, — поддакнул парень, скептически приподняв бровь, и, наблюдая, как кружится Алана и как вторят ей речные воды, собираясь в разные фигуры и паря рядом с ней, спросил как можно более безразлично: — И зачем?
— Хочет поблагодарить его за свое спасение, — улыбка у Микка была спокойно-ласковая и очень, очень гордая — как будто Алана уже его жена, и он принимает комплименты ее поступку. — Именно дух Лунной дороги помог ей выжить, — пояснил мужчина, — а узнала она, где можно его найти, только по пути сюда. Вот и…
Лави ощутил, как его лицо медленно вытягивается, и замер, пытаясь переварить услышанное. В голове не было ни единой мысли, а внутренности будто хорошенько проморозило — ему казалось, он даже с места двинуться не смог бы сейчас без последствий.
Потому что ему никто никогда об этом не говорил. Алана никогда не рассказывала, что ей помог еще кто-то. Что кто-то проявил к ней милосердие в тот страшный день четыреста лет назад. Он думал, она сама добралась до моря, а если так — у нее были силы сделать это. Значит, она могла спасти и других, но не сделала этого. И хотя да — теперь парень признавал, что она не могла, он все равно не… не думал, что тогда зубатка была настолько беспомощна.
Вайзли как-то слишком сильно, почти до боли сжал его руку, и только это привело Лави в чувство.
Тики смотрел немного недоуменно, но ученик Книгочея на это только махнул рукой. Другу не стоило знать о том, какой раздрай сейчас в нем снова творится. Это было слишком. Это следовало переварить.
— О чем речь? — Вайзли дернул его за рукав и озадаченно поджал губы, явно не желая оставаться в неведении.
Лави вздохнул и бросил на него короткий взгляд.
Наверное, все-таки придется все рассказать. Ну, то есть совсем все — и про нападение, и про ненависть… И про то, что они родственники.
Но потом.
Парень мотнул головой.
— Долгая и грустная история, если честно.
— Которую ты мне расскажешь, — губы Вайзли превратились в совсем тонкую белую нить, и Лави невольно облизнулся, задерживая на них взгляд.
О поцелуях ли со своим другом он должен думать после того, как узнал столь важную вещь? Хотя, если эти мысли смогут его отвлечь от осознания (в очередной раз) своей узколобости и тупости, то почему бы и нет?
Лави бы прижал Вайзли в каком-нибудь коридоре к стене, он бы был к нему нежен (потому что юноша был так хрупок, потому что любое несдержанное движение могло его разбить), он бы тёрся носом о его шею и приглушенно бы смеялся на любую неловкую попытку отстраниться.
Когда над Аланой возвышается переливающийся радугой в солнечных лучах старик с длинной бурлящей бородой, Лави думает о том, как было бы хорошо хотя бы разок поцеловать друга самому.
Когда на Тики запрыгивает мелким ураганчиком вездесущая Роад, которую мужчина всё это время не подпускал к спящей зубатке, Лави проклинает всё на свете — потому что отвлечься на что-то приятное у него не получается. Потому что он смотрит на то, как Алана тянет руки к седовласому духу и как в её глазах застывают непролитые слёзы.
Девушка смеётся, замирая в благодарном низком поклоне, и вода касается её косы.
— Ты обязательно расскажешь мне эту историю, — тихо произнес Вайзли, обрывая для Лави паутину печальной волшбы в движениях Аланы и явно совершенно не замечая, как комкает рубашку у него в пальцах.
Парень рассеянно кивнул, даже не осознавая толком, на что именно соглашается, и утомленно прикрыл глаза.
Хоть он и проспал у ног друга довольно долго, ему показалось, сейчас из него высосали все соки — как вообще можно думать о чем-то, кроме собственного трагического прошлого, когда напоминание о нем и о собственных ошибках, вершимых все это время одна за другой, преследуют тебя по пятам?
Изу, который все это время стоял рядом с Тики и молча всматривался в силуэт молящейся русалки, покосился как-то ревниво на неугомонную Роад и украдкой утер глаза рукавом свей рубахи. Мальчик определенно не знал, как ему себя вести, но ощущал себя очень грустно — это было заметно по его выразительному лицу.
И Лави… Лави ощущал себя почему-то точно также. Совсем как этот ребенок, которому некуда было приткнуться до недавнего времени, и который… что? Мог сгинуть на улицах чужого недружелюбного города от ножа ублюдка, которому абсолютно не жаль ребенка?.. или…
Парень не хотел об этом думать. Тики много и восторженно рассказывал про Изу, и ему хотелось, чтобы также мужчина отзывался о нем. Слишком Микк ласковый к тем, к кому привязан, слишком покровительственно себя ведет. К нему тянешься. И сейчас… сейчас Лави не знал, у кого ему следует искать утешения. Только ладонь Вайзли, по-прежнему лежащая на его запястье, и держала его в этой реальности, не давая окончательно ухнуть в свои нерадостные размышления и заставляя хоть как-то отслеживать ситуацию.
Алана тем временем уже закончила свою молитву: снова заплетённая заботливыми руками духа, тут же скрывшегося в реке, она бежала по направлению к Тики, смущённо улыбаясь восхищённо ахающим людям, которые так и норовили то дотронуться до неё, то ещё что-нибудь. Лави заставил себя не думать о последних словах хранителя, которые он, радостный и словно бы сбросивший со своих плеч многовековой груз, шепнул благоговейно замершей перед ним жрице.
«Я рад, что бездна в твоих глазах исчезла».
Парень встряхнул головой, пытаясь не задумываться, потому что был как бы обижен на эту глупую зубатку, но не мог не улыбнуться, когда Алана подбежала к ним и с любопытством взглянула на Вайзли, а потом и на висящую на Тики Роад.
— Ещё члены нашей обширной семьи? — приподняв бровь, с ласковой улыбкой поинтересовалась она, на что мужчина, обречённо вздохнув и попытавшись уже в какой раз отцепить от себя племянницу, кивнул, и нежно поманила к себе Изу, мягко зарываясь ему в макушку и что-то шепча.
— Один болезный, — Тики указал на Вайзли и солнечно ему улыбнулся, — Вайзли, — юноша, надо отдать ему должное, хоть и вздернул брови в полнейшем ошеломлении, все же приветственно кивнул и чуть улыбнулся в ответ. — А одна, — между тем завел глаза мужчина, — особо надоедливая. Роад.
— Я не надоедливая! — Роад отвесила ему неласковый подзатыльник, но Микк даже не поморщился, зато Изу недовольно нахмурился. — Я любознательная! Ты ведь ничего не говоришь! И дед промолчал — только ходил и бормотал что-то вроде того, что вот же сокровище досталось его оболтусу!
Вайзли кашлянул в кулак и отвернулся на секунду, скрывая улыбку, а потом… а потом — вздохнул и больным голосом попросил.
— Роад, милая, иди сюда. Не огорчай своего болезного дядюшку, мы должны быть смирными, пока Тики представляет нас своей зазнобе, иначе эта нимфа от нас сбежит.
Алана мелодично засмеялась в ответ на это и спрятала лицо в ладонях, в ответ на обеспокоенный вопрос стоически перенесшего все Микка только помотав головой.
— Вы такие милые, — заявила она, успокоившись. — Такие… светлые. Я рада знакомству или что там в таких случаях говорят…
И рука её при этом потянулась к груди Вайзли, и в Лави всколыхнулась злость, твердящая ему что-то про опасность — словно русалка, как какая-то древняя ведьма, желала вырвать из груди юноши сердце и съесть его. Парень тут же закрыл Вайзли собой, прекрасно понимая, каким идиотом и придурком сейчас выглядит (и в своих глазах — в первую очередь), но ничего не мог с собой поделать: в нём всё ещё жила эта опасливость перед зубаткой, это постоянное подозрение, что она может сделать что-то не правильное, что-то ужасное.