Словно она может потерять над собой контроль и убить всех вокруг.
Как когда-то в бухте.
Когда была лишившейся семьи безумицей.
Лави прикусил губу, жалея о своём порыве, потому что Тики сердито сжал челюсти, а Изу обиженно насупился, угрожающе дёрнув ноздрёй, но не посмел отступить назад — если бы он отступил, то признал бы свою ошибку. Показал бы свою слабость.
Глупое рвение доказать Алане, что единственный из всех них, кто способен сейчас противостоять царевне, — это он.
Что именно ему она должна довериться — потому что если вдруг гнев и злость возьмут над ней верх, только огонь будет в силах усмирить это безумие.
Девушка понятливо улыбнулась, хитро сощурившись, и покачала головой, прижимая ладонь к своей груди.
— Прости меня за несдержанность, — неловко засмеялась Алана, сама отступая на шаг.
«Прости меня за то, что нагрубила с утра».
— Это ты прости за порыв, — кивнул Лави.
«Прости за то, что я так вспыльчив».
И тут… тут Алана сделала то, чего никто от нее явно совершенно не ожидал. Она отпустила от себя Изу и метнулась вперед, повисая у Лави на шее и утыкаясь ему носом в плечо.
И Лави как-то совершенно внезапно осознал, что, оказывается, выше нее на целую голову. И это притом, что раньше ему казалось совсем иначе. Он ведь всегда считал, Алана такая древняя, сильная и ужасная. Верховная жрица, морская ведьма, одинокая царевна.
Девушка, которая не должна была родиться, но все равно появилась на свет.
И сейчас эта девушка как-то очень по-девчоночьи хлюпала носом и прижималась к нему крепче, словно не выдержав… чего? Напряжения? Или просто перестав сдерживать свое желание сделать то, что сделала?
Как давно она хотела обнять его и поплакать, орошая слезами его плечо? С тех пор, как они познакомились? С тех пор, как Лави стал более или менее регулярно наведываться к ней, прежде чем решил, что все, хватит? С тех пор, как узнала, что он ее племянник?
Когда?
В груди бушевала самая настоящая буря, и унять ее не представлялось возможным.
Лави вскинул на молчащего Тики беспомощный взгляд, впервые открыто показывая, как нуждается в том, чтобы кто-то ему помог; кто-то его направил. И — увидел, как мужчина ласково улыбается.
И — обнял тут же вздрогнувшую, но только еще сильнее к нему прижавшуюся Алану в ответ, решив, что в ком-то веки его вспыльчивость все же должна сослужить ему добрую службу. Да и не он ли так долго мечтал о семье? О ком-то, кто сможет его понять, утешить, поддержать, подставить плечо в нужную минуту или же хорошенько хлестануть хвостом по ногам, чтобы остановиться?
Конечно, у него был Тики-который-совсем-как-брат, но Алана…
Лави скучал по матери.
А Алана напоминала чем-то ему мать. Такую же мягкую, заботливую, тёплую. Даром, что одинокая хладнокровная рыбина.
Парень уткнулся носом в светлую макушку, отмечая, как от девушки тянет родным морем, и улыбнулся, прикрыв глаза.
— Он… он… — вдруг принялась шептать Алана, прерываясь на всхлипы, — он кольцо хранил… — Лави вздрогнул, пока что только краем сознания сознавая, о ком она говорила, — в своём шкафу его хранил.
Тритон зажмурился, полной грудью вдыхая аромат моря от волос девушки и силясь успокоиться, и чуть дрожащей рукой погладил ее по спине.
— Алана, не…
— Я так рада, что ты… — девушка вдруг отстранилась и светло ему улыбнулась. И бездны в ее глазах действительно уже не было. — Ты такой взрослый, Лави. Когда я была маленькой и подглядывала за Рогзом в щель от приоткрытой двери, я даже не думала, что ты у меня есть. Но я рада, что ты у меня есть, правда. И что ты… — она запнулась; по ее щекам бежали слезы и маленькими шариками, похожими на жемчужинки капель, падали на землю.
Лави знал, о чем она не сказала.
О чем не смогла сказать или не стала, потому что не хотела его снова злить.
«Я рада, что ты простил меня».
Но Лави не злился больше. Не злился, правда. Совсем-совсем.
— Ну ты же… — он бледно улыбнулся, совершенно обессиленный этим разговором — этими откровениями у всех, у всех на виду — и заметил: — Ты же моя семья, белобрысая идиотка.
Алана удивлённо дёрнулась, вскинув на него шокированный взгляд, словно совершенно не верила, что наступит когда-нибудь такой момент, когда тритон произнесёт эти слова, и, солнечно улыбнувшись, стиснула его в объятиях почти что до боли — и тут же возвращая в трезвый рассудок.
О нет. Ну что же он за идиот.
Лави перевёл испуганный взгляд на Вайзли, который уже успел отойти к Тики, и напряжённо сглотнул, чувствуя, как злость вновь вспыхивает в нём подобно костру. Теперь юноша вряд ли заговорит с ним. Вряд ли позволит вновь так спать, привалившись к его коленям. Вряд ли вновь украдкой поцелует.
Ведь Лави лгал ему всё это время.
— Снова ты всё испортила, ведьма, — обречённо простонал парень на русалочьем, чувствуя, однако, как эта мимолётная злость тут же испаряется сизым дымком.
Вайзли, нахмуренно бросив взгляд на Лави, о чём-то спросил у Тики, и Алана в этот момент смешливо подмигнула ему, широко ухмыляясь.
— Всё будет хорошо, — успокаивающе произнесла она, сильнее стискивая парня в своих объятиях так, что тому стало уже тяжело дышать, и зашептала на родном языке: — Вайзли очень светлый, совсем как Мана. И даже пылает рядом с тобой совсем как Мана — рядом с Неа, — лукаво протянула она, привстав на носочки и оказавшись слишком близко. Лави заметил, как под бледной кожей голубой паутиной тончатся венки, как в серых глазах на самом дне поселилось что-то невероятно светлое и любящее, как отливает ярким кровавым татуировка на лбу и щеке.
И только потом осознал, что Алана только что ему сказала.
И, конечно же, покраснел.
— Ах ты ж морская ведьма!.. — попытка вырваться совершенно ни к чему не привела — Алана только снова шмыгнула носом и устроила голову у него на груди, прижимаясь ухом рядом с его зачастившим сердцем.
— Я рада, что это так, Лави, — тихо сказала она и зачем-то повторила, словно это было ее новым убеждением; словно она пробовала эти светлые, солнечные слова на вкус: — Я счастлива, что это так.
Однако Лави было не до этого теперь. Потому что его приобретение, похоже, ознаменовалось новой потерей.
Вайзли метнул в него какой-то холодный взгляд — и опустился перед широко распахнувшим глаза Изу на корточки, тут же отворачиваясь и сосредоточивая свое внимание на мальчике, который определенно проникся к нему неподдельным восхищением.
— Ты ведь не… — Лави прикусил губу и уткнулся ей носом в плечо, надеясь, что так его голос будет звучать еще тише и глуше, чем он сделал его уже, и девушка не поймет, каким он сейчас несмышленым мальчишкой себя ощущает.
Снова.
Как будто вазу разбил, а признаться страшно.
Хотя ему действительно было страшно.
Алана покачала головой, словно и так прекрасно поняла его смятения, словно видела его насквозь — хотя так оно и было, — словно была старшей сестрой или матерью, которой всё-всё-всё было известно о нём.
— Не вру, — шепнула она — и тут же отстранилась с хитрой ухмылкой, чтобы в следующую секунду упорхнуть к Тики и улыбнуться закусившему губу Вайзли. Роад, всё также не желавшая слезать с рук дяди, заболтала ногами в воздухе, норовя залететь мыском кому-нибудь в глаз, и приветственно защебетала о том, какая же у неё прекрасная невестка и как она уже и не надеялась на то, что достойная девушка вообще появится. Лави наблюдал за тем, как Алана смущённо краснеет, фыркая, и вдруг ощутил на себе прожигающий холодом внимательный взгляд — Изу смотрел прямо ему в глаза, и парню даже померещилось, как на его мальчишеском лице промелькнуло одобрение. Ребёнок сосредоточенно кивнул чему-то своему и неожиданно шагнул тритону навстречу, останавливаясь прямо перед ним и ничего не говоря. Словно показывая, что теперь в нём не было обиды или страха, но он всё равно был настороже — чтобы идиот-Лави вдруг не накинулся на его мамочку с претензиями и желанием задушить.