Однако это не было истинным предназначением галереи. На самом деле она выводила идущего к воротам, за которыми бушевало море. Именно через эти ворота всегда приходили во дворец русалки и тритоны.
И именно сегодня в эти ворота, с трудом открытые впервые за последние четыре сотни лет, должны были войти.
И именно Мана обязался встречать гостей.
Кому вообще пришла в голову эта идиотская мысль отправить встречать этих гостей именно Ману? Ману, который был трусом и стрясся сейчас так, что почти что падал на пол при каждом шаге.
Мужчина перевёл взгляд на последнюю из картин, на которой были изображены Элайза с Рогзом, и со смешком заметил переливы серебряных волос, выглядывающих из-за спины величаво сидевшей женщины. Раньше он никогда не замечал их — этих таких знакомых лунных волос, — но совсем недавно, всего несколько дней назад, Алана со смехом призналась, что почти на каждой картине нарисована и она сама, и после этого Мана на пару с Тики тщательно осматривал каждый холст, с удивлением понимая, что и правда везде серебрятся тонкие пряди волос, которые Уолкер всегда принимал за обычные блики или отсветы.
Однако даже эти мысли не смогли ему помочь успокоиться: ноги как дрожали, так и продолжали дрожать, отчего казалось, что можно упасть в любую секунду. Мана, если честно, именно так и хотел сделать: упасть, забиться куда-нибудь в угол и сослаться на собственное слабое здоровье, не позволившее ему встретить гостей. Устрашающих одним своим упоминанием гостей.
Мужчина зажмурился, глубоко вздыхая и силясь не развернуться, чтобы позорно сбежать в свои покои, и сглотнул, тревожно всматриваясь вдаль, — и его сердце упало в пятки, опаляя внутренности ледяной волной.
По пляжу шли два человека.
Один из них словно бы светился на солнце — весь золотой и красный, его длинные алые волосы, распущенные в беспорядке (траур? прямо как у Аланы когда-то?), горели будто ярким пожаром, а бордовая броня на бёдрах, выгравированная жемчужной вязью подобно рыбной чешуе, сверкала так, что хотелось прикрыть глаза.
Молодой мужчина рядом с ним был его полной противоположностью: бледный и белый, будто бы выкованный из серебра, ужасно похожий этим на Алану, он цепко смотрел прямо на Уолкера, словно бы мог видеть его лицо с такого дальнего расстояния.
Мана почувствовал, как слабеют ноги.
Интересно, а что бы сделал Неа, будь он рядом? Он бы, наверное, сначала усмехнулся, покачав головой и удивляясь тому, как можно бояться всего на свете, а потом бы прижал его в себе, коротко целуя в ухо и уверенно шепча: «Не трясись».
Как же Мане хотелось, чтобы брат был рядом. Или чтобы был вместо него здесь. У них же одно лицо, дракон всех сожри! А это значило, что Элайзу он мог напомнить настолько же хорошо, как и сам Мана!
…или не мог.
Парень глубоко вдохнул, наблюдая за стремительным и каким-то почти текучим приближением сирен к воротам, и в очередной раз потребовал от себя хоть сколько-нибудь успокоиться. Потому как, учитывая то, что пока еще ничего не рухнуло и замок не накрыло огромной волной, можно было надеяться и на благоприятный исход.
Спускаться навстречу идущим Мана не стал. Во-первых, Алана только головой мотнула в ответ на это, не то что не советуя ему делать подобного, а даже почти запрещая, а во-вторых… он не слишком хорошо себя чувствовал, в самом деле, и абсолютно не имел никакого желания кубарем скатиться со ступеней прямо под ноги сиятельным гостям.
— Господин Мариан, — вежливо кивнул парень, как только высокий мужчина, похожий по комплекции на медведя, а по взгляду — на волка оказался примерно в метре от него. — Добро пожаловать в столицу Поднебесной. Император уже ждет вас, я провожу.
Он развернулся на пятках и, не дожидаясь ответа, направился обратно по галерее к тронному залу. На него самого здешние картины навевали светлую грусть по тому, чего уже не случится, однако за морского царя и его неизвестного спутника ручаться он бы не стал, а потому…
А потому просто понадеялся, что ведет себя достаточно вежливо и вместе с тем — достаточно отстраненно, чтобы не показать своего страха. Ведь страх мог отвратить тритонов и заставить их перестать вести себя столь сдержанно.
Всю дорогу Мариан молчал, и даже о том, что он вообще продолжает идти за ним, Мана знал только потому, что слышал его шаги. Ступал царь, разумеется, очень тихо, и было сложно улавливать его по-прежнему текучие движения, однако Мана был все-таки частью императорского клана, и пусть управлять ветром так, как здоровые сильные братья, возможности не имел, он все равно умел слушать его и говорить с теми, кто был частью этой стихии.
Однако молчание тритонов и тишь их поступи не обязывали их идти на ощупь. Всю дорогу спину Маны сверлил холодный жестокий взгляд, и всю дорогу парень боялся даже пожать плечами, чтобы ненароком не показать, какое неудобство подобное ему доставляет.
Точно он знал только одно — этот взгляд определенно не принадлежал царю. Мариан смотрел по сторонам и иногда подолгу останавливался у развешенных тут и там по галерее картин, не сразу опоминаясь и догоняя идущего Ману.
Когда они вошли в тронный зал, где собралась уже почти вся семья, парню показалось, что вся его спина покрылась тонкой корочкой льда от взгляда неизвестного спутницка морского царя, а тишина между ними всеми стала почти осязаемой.
За круглым столом ярко выделялись лишь несколько человек: Адам в своих расшитых красным золотом одеждах, Неа по правую руку от него и Алана, будто отлитая из лунного света, с длинной ажурной косой и в нежно-голубом ханбоке.
Мана отчётливо разглядел, как девушка нечитаемо уставилась на морского царя, который не проронил пока ни слова. И — это тоже прекрасно чувствовалось — как и сам Мариан в ответ буравил взглядом свою дочь.
Тики, сидевший рядом с русалкой, но явно волнующийся даже движение лишнее в её сторону сделать (потому что та накануне чётко приказала ему удерживаться от каких-либо касаний или объятий и, не дай океан, поцелуев), тяжело вздохнул, медленно сглотнув, и тут вдруг липкую тишину, давившую Мане на плечи драконьими когтистыми лапами, разрезал густой низкий голос, от которого под кожей мурашки забегали.
— Ты успела вырасти.
Алана, к которой эта реплика и была очевидно направлена, с несколько секунд молча смотрела на Мариана, и Мана не видел выражения его лица (да и не хотел бы, если честно), но ясно ощущал, как рядом с ним словно бы кипит еле сдерживаемый вулкан.
Девушка неожиданно усмехнулась самым кончиком губ, и ничто больше не выдало её отношения ко всему этому, но накрашенные алым губы всё равно чуть раскрылись, и по зале пролетел переливом ручья спокойный голос:
— А ты — постарел.
Мана обвел взглядом окружающих и, до крови прикусив изнутри щеку, со всей возможной степенностью проследовал к столу, где его ждало свободное место рядом с Неа. Быть щитом для морского царя он абсолютно не хотел (а что-то подсказывало ему, что таковым он и является, пока рядом с ним стоит), да к тому же… ему следовало набраться сил.
Как только Мана опустился на стул рядом с близнецом и откинулся на его широкую спинку, Неа тут же схватил его за руку под столом.
— Все в порядке? — его голос пролетел между ними едва слышным шепотом, и больше никто, наверное, не услышал этого откровенного в своей простоте вопроса.
Парень качнул головой.
Нет, не в порядке. С ним определенно все было не в порядке, потому что ноги словно сводило судорогой, а спина только-только стала оттаивать.
Однако брату об этом он говорить не стал — вместо этого обернулся к сидящему с другой стороны Лави и тихо поинтересовался:
— Кто это пришел с царем?
Дик поморщился и неприязненно отвернул голову от словно бы отлитого из серебра тритона.