— Кит, — утвердительно кивнул друг, для убедительности даже кивнув, и Тики обречённо вздохнул, повиснув на бортике и чувствуя себя совершенно выжатым лимоном. — Так что помни, братец, что русалка нам попалась не обычная, а с секретом, потому что не каждый день можно встретить ту, чей покой стережёт корабельное кладбище, — вновь заметил Неа со всезнающим видом и, потрепав забурчавшего Микка по волосам, удалился помогать коку.
Алана плескалась в море и выглядела такой счастливой, что было даже удивительно — потому что создавалось впечатление, что до этого она никогда не плавала вот так свободно и не была никогда такой радостной.
Тики поймал себя на откровенном любовании ею — такой легкой, такой похожей на упавшую звезду (а кто знает, может, она и правда звезда, просто упавшая в море?) и такой… такой…
Мужчина тряхнул головой, сердясь на самого себя и сосредоточенно морща лоб. Он не должен был даже думать о какой-то симпатии к этой девушке, потому что она и смотреть на него боялась, не то что заговаривать с ним или регулярно общаться. Так что… хочет якшаться с Маной — пусть якшается. Он будет просто за ней наблюдать и, если будет нужно, отвезет ее обратно в ту бухту, окруженную потопленными кораблями.
Как-то очень кстати вспомнились слова того тритона. Как же он сказал…
«Если не сбережёшь её, море тебя возненавидит. Она — последняя, кто может говорить с ним, его любимая дочь, так что помяни моё слово: не сбережёшь, на тебя обрушится весь его гнев».
Тики нахмурился, совершенно не представляя, как это понимать. Кем же была эта странная русалка? Насколько Микк знал (а знал он хоть и поменьше Маны, но все же вполне достаточно) цвет ее волос и хвоста был нетипичен среди русалок, бывших обычно всегда очень яркими.
Хотя красота Аланы от этого не меркла — совсем наоборот. И эта алая роспись на ее теле — как кровь на снегу.
Интересно, она когда-нибудь видела снег? Огромные сугробы, занесенные крыши домов и покрытые искрящимся покрывалом поля.
Может быть, если спросить, то она ответит?
Хотя для начала стоило, без сомнений, поговорить о словах этого тритона (Канда его имя, кажется?) с Маной. Тот умен и обязательно посоветует своему непутевому братцу что-нибудь дельное.
Когда наплескавшаяся вдоволь Алана попрощалась с китом (по-другому назвать то, что животное подбросило её в воздух этим самым фонтаном, просто не получалось) и улеглась на палубе, явно желая подремать и погреться на солнышке (она вообще, оказывается, любила разлечься где-нибудь повыше и немножко прикорнуть), Тики отправился к младшему Уолкеру, каюта которого напоминала больше дорожную библиотеку.
Мана был слаб здоровьем, подхватывал любую простуду и лихорадку, но всегда выздоравливал и успокаивал не отходящего от него Неа, который близнеца оставлять в такие моменты не желал: постоянно сидел рядом, переживал, ухаживал. В общем, ограждал от всего, что могло хоть немного навредить ему: начиная ножами (странная фобия, что болезни могут передаваться через кровь) и заканчивая тяжёлой работой, связанной с тасканием вещей или чем-то таким. Тики лишь смеялся на эту опеку, переходящую все границы, Адам горестно вздыхал, Роад хохотала и требовала своей порции заботы (будто Шерила с любвеобильным дедом ей не хватало), а вот сам Мана лишь грустно улыбался и пытался уговорить брата не растрачивать все свои силы него.
Неа на такое ещё сильнее злился, раздражался и принимался опекать младшего пуще прежнего.
В каюте у парня пахло какими-то благовониями, а сам Мана лежал на кровати, ужасно бледный в своей болезненности, но ласково улыбнувшийся Микку.
— Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовался он, и Тики осторожно сел рядом с ним на постель, неопределённо кривя губы.
— Не то чтобы случилось… — задумчиво признался он спутся пару минут. — Просто хотел у тебя поинтересоваться, нет ли каких мыслей насчет того, что же за русалку мы везем к нашему императору?
Мана вскинул брови и приподнялся на кровати, устраиваясь в положении полулежа и неотрывно глядя куда-то вроде и на Тики, а вроде — мимо него.
— А ты имеешь какие-то свои соображения на этот счет? — осторожно поинтересовался он спустя где-то полминуты раздумий. — С чего ты вообще об этом задумался, давай начнем с этого.
Тики издал длинное задумчивое «хм-м» и пересказал брату произошедший между ним и тритоном короткий разговор по окончании боя.
— Он сказал, что само море будет меня ненавидеть, — утвердительно произнес мужчина под конец. — Я всю голову сломал над тем, что это может значить.
Уолкер озадаченно надул губы и смерил его понимающим взглядом.
— Честно говоря, — наконец виновато произнес он, — даже не знаю толком… У них есть иерархия — потому что есть государственность, но я сейчас просто не припомню, чем они отличаются друг от друга в этой иерархии… Но все же, — здесь брат прищурился как-то лукаво, — сам ты как думаешь?
Тики отвел глаза, упорно глядя в стену, а не намекающего на что-то непонятное и явно совершенно несбыточное брата, и потер пальцем висок.
— Она на упавшую звезду похожа, — наконец нехотя признался в своих соображениях он. — Хотя это скорее фантазия, чем реальность.
Потому что русалки не могут быть звёздами. И уж тем более русалки не могут не бояться людей. Так странно, что Тики осознал это лишь сейчас — когда Алана сама набралась смелости и сказала ему об этом.
Мана загадочно улыбнулся, отведя взгляд к одной из полок с книгами, и мягко опустил голову набок.
— Кто знает… — таинственно протянул парень и перевёл золотой мерцающий взгляд на нахмурившегося в ожидании какой-нибудь глупости Микка. — Может, она как раз и звезда. Твоя звезда.
Тики иронически закатил глаза, не желая ругаться с братом, но всё же раздражённо буркнул:
— Она боится меня, Мана. А ты говоришь о каких-то несусветных глупостях.
Уолкер в ответ лишь рассмеялся, словно говоря, что это Микк говорит о глупостях, и вздохнул.
— Хотя кое-что я всё-таки могу рассказать, — наконец напряжённо проговорил он, и Тики в ожидании подобрался к нему ближе. — Белый цвет у русалок обозначает изгоя.
Мужчина поражённо распахнул веки, неверяще вглядываясь в его мрачно-грустное лицо. Неужели Алана была изгоем? Такая красивая, замечательная и искренняя, похожая на упавшую звезду, она была изгоем?
Мана кивнул, словно подтверждая свои слова, и продолжил:
— Они считают, что так луна отмечает тех, кто забрал жизнь матери в ночь рождения. А русалки не имеют права отбирать жизнь, потому что они — морские жрицы, понимаешь? У них лишь тритоны способны убивать, да и вообще драться, в то время как русалки — посвящают себя морю и семье, — парень горестно вздохнул, будто ему было ужасно жаль, и добавил: — И потому беловолосые русалки считаются в их обществе изгоями.
— Но она же… — Тики судорожно выдохнул, пряча лицо в ладонях и чувствуя, что ему становится еще паршивее. — Она же такая… красивая, такая… разве она может быть изгоем, Мана? — он вскинул на брата полные надежды глаза, но тот только устало пожал плечами и, протянув руку, осторожно похлопал мужчину по колену.
— Не расстраивайся так, Тики, — от короткой улыбки стало легче, но ненамного. — Ведь за ней уже пришел один молодчик, верно? — тут Мана хохотнул. — Который назвал ее любимой дочерью моря. А может ли для русалки быть что-то прекраснее и почетнее?
— Мало радости в почете, когда тебя считают кем-то ненормальным, — вполне резонно, как ему казалось, заметил Микк.
Мана тепло сверкнул на него глазами и снова хлопнул по колену в знак ободрения.
— Не думай об этом так много, брат, — посоветовал он ласково, — вы еще обязательно подружитесь, просто дай ей время, ладно?
Мужчина хмыкнул и накрыл узкую ладонь брата своей, легко сжимая его прохладные пальцы и думая о том, какая же он свинья. Мане ведь плохо, но он не отдыхает как то положено в его состоянии, а утешает своего непутевого братца.
— Спасибо, конечно, — все же горько усмехнулся Тики, — но разве можно дружить с тем, кого ты боишься?