«Но было поздно».
Он не стал говорить о том, каким это было ударом для всех в команде — потому что к русалке на корабле уже на тот момент успели привыкнуть, как и к ее потрясающим парусообразным плавникам. Он не стал говорить о том, каким это было разочарованием для самой Аланы, в первый же свой визит на сушу после долгих лет затворничества получившей такой «подарок».
Это все было и так, наверное, ясно. Кроме того… это было чем-то уж очень личным.
— Она мне не говорила, — разорвал воцарившееся молчание Мариан и задумчиво заметил: — Значит, ты ее оттуда вытащил…
Тики буквально уставился на него, не понимая, почему даже после всего сказанного царь не винил его во всём случившемся. Это он, он, он виноват! Виноват в том, что Алана лишилась плавников, в том, что стесняется показывать свой хвост, даже в том, что она вообще выбралась из той безопасной бухты, в которой была заперта (спрятана?) не просто так!
— Она из-за меня попала туда! — всё же выкрикнул Микк, желая переубедить глупого царя, который отчего-то считал, что явно во всём была виновата сама Алана.
— Она туда попала из-за своего длинного носа, — безжалостно припечатал Мариан, сердито нахмурившись, и вновь приложился к бутыли. Тики замотал головой.
— Как вы… как вы можете так говорить?.. — растерянно пробормотал он, отглотнув вина, — Я не уследил за ней… — я ужасен, не смог защитить единственную русалку, которую вообще видел до этого в своей жизни.
Мариан хмыкнул, словно смеялся над его словами, словно не верил ему не потому что не хотел верить, а потому, что знал намного больше, и легкомысленно пожал плечами.
— Малец, — развязно обратился он к вздрогнувшему Тики, — эта девица в детстве угодила к акулам, и те покусали её так сильно, что мне пришлось разукрашивать ей и руку, и лицо, хотя ритуальная роспись в русалок только на щеке, — со смешком поделился тот, покачав головой, и Микк вздрогнул, на самом деле, испугавшись и не видя в этом ничего смешного. — А угодила она туда лишь потому, что увидела какую-то блестяшку в пещере, и это при том, что рядом с ней был не только я, но и Рогз, — вздохнул Мариан с таким видом, словно ничего поделать не мог и оставалось лишь примириться с причудами своей дочери. — Ты не виноват, что она умудрилась ускользнуть из-под твоего присмотра. Ты её спас. И она прекрасно об этом знает, — вновь серьёзно, вмиг перевоплотившись из слегка пошатывающегося пьяницы во вселяющего страх и уважение царя.
Тики сокрушённо опустил голову на руки.
-…Вы слишком добры ко мне… — пробормотал он, наблюдая, как плещется в бутыли вино. Мариан фыркнул так, будто совершенно был не при делах и не понимал, о чём это Микк ему тут говорил, и закатил глаза.
— Потому что в океане ей делать нечего, — как нечто само собой разумеющееся проговорил царь, словно это могло объяснить всё на свете и его доброту по отношению к Тики тоже. — А если ты всё-таки не струсил со своим предложением, то мне будет намного легче, — кивнул он своим мыслям и сделал ещё глоток.
— Не струсил!.. — запальчиво воскликнул мужчина в ответ, но Мариан его словно и не слушал уже: он вгляделся в бутылку, по дну которой скользили последние капли вина, и вдруг тяжело вздохнул:
— Ведь ей всё же слишком не повезло выжить тогда.
Тики вскинулся, бросая на него ошеломленный, неверящий взгляд.
— Да что вы…
Но Мариан качнул головой, перебивая его и заставляя замолкнуть.
— Я должен был наказать её, — выдохнул он устало. — И я хотел это сделать, как только появится новая царевна, способная говорить с океаном. Как-никак, сейчас Алана — единственная, кто способен на это, и если я лишу господина собеседника, он страшно взбесится, — Тики почувствовал, как в горле встает горький ком. Да уж, если собственный отец так относится к единственной дочери, Алане лучше и правда остаться здесь. Они… они как-нибудь со всем справятся. Даже с тем, что она унизила его перед этим напыщенным хлыщом. — Хех, — царь убито покачал головой, — было десять царевен, а осталась лишь одна, и то… — он помедлил, но все-таки произнес: — Уж лучше бы выжить повезло не ей.
Это было выше понимания Тики. Выше всего, что он вообще мог понять. Нет, он не жил, конечно, настолько долго, как Мариан, но даже если так — как можно говорить об этом так просто?! Алана ведь была его дочерью, она осталась у него одна, так неужели он не хотел даже просто… просто попытаться найти какой-то выход из ситуации?!
— Да как вы вообще можете это говорить?! — мужчина сердито поджал губы и взмахнул ополовиненной уже бутылкой так, что чуть не разбил ее об стену. — Она же… она же ваша дочь, неужели вы не чувствуете к ней ничего? Или вашей любви просто на нее не хватило?
Он знал, что дерзит сейчас и чем это может быть чревато. Знал, с кем говорит и о чем. Знал, что Алана бы этого не одобрила.
Но сейчас он ненавидел всех ее покойных братьев и сестер за то, что из-за них ее отец не видел ее саму. Да, ведьму, да, сильную и своенравную. Но — свою дочь, которая все эти долгие столетия пыталась справиться в одиночку со своей болью.
Однако Мариан даже не подумал огрызаться в ответ или пытаться как-либо наказать его. Только хмыкнул убито и уронил голову на ладони.
И вдруг снял маску, потирая лицо руками.
За маской обнаружился огромный, безобразящий гладкое лицо белыми буграми шрам, который не скрыла бы ни одна татуировка, ритуальная она или нет.
— Не пойми меня неправильно, я люблю Алану, — произнес Мариан тихо. — Но ей действительно не повезло остаться в живых. В океане у неё мало прав, — пояснил он, — её боятся. Её не любят. Её сделают, как вы это называете, — здесь до Тики донесся еще один хмык, — козлом отпущения в любой ситуации, которая выйдет из-под контроля. И так уже было однажды. Поэтому я так говорю.
Тики поражённо моргнул, вспоминая, как Лави рассказывал ему, что на Алану устроили охоту в начале войны, буквально целой гурьбой напав на неё, и это… это признание Мариана, оно вдруг расставило почти всё на свои места. Оно помогло осознать, что девушке и правда лучше на суше, в окружении семьи, под защитой самого Микка, чтобы больше не нужно было доказывать кому-то что-то посредством силы. Оно помогло понять, что морской царь на самом деле любил свою дочь — пусть и такой странной любовью, что жалел о том, что она выжила.
Но этого всё равно не было достаточно для того, чтобы увидеть всю картину целиком.
— То есть… — обескураженно выдохнул Тики, — Вы не просто так её заперли?
Мариан взглянул на него как на идиота и скривил в недовольстве губы.
— Конечно, — отозвался он и спустя несколько секунд задумчивого молчания, которое Микк не нашёл сил прервать, продолжил: — Причин было много, но… — мужчина сглотнул и нахмурился, будто заставляя себя сказать что-то. Сказать то, что он словно бы никому не рассказывал. Тики не понимал смысл такого доверия. Хотя, если подумать, вряд ли Мариан пил с кем-то в компании до этого. — Тогда, когда я наконец нашёл её, она… она… она… — он запнулся, сглатывая, и замер. И Микк понял, о чём мужчина хотел сказать. «Она стала ведьмой». Она убила людей, она видела смерть своей семьи, она неузнаваемо изменилась, она пережила шок. И ей нужна была помощь. Но… — У меня не было выбора кроме того, как запереть её, — никто ей не помог. Тики усмехнулся, ощущая, как внутри у него всё противно закислило, и глотнул вина, обжигая пищевод алкоголем. — Это было ради безопасности всех: и её собственной, и самого народа.
Потому что Алана могла выйти из себя и убить всех? Потому что люди могли обозлиться и убить её? Потому что ты, бесхребетный царь, который узнал, что у него погибла вся семья, не был в силах помочь единственной оставшейся дочери, которой требовалась твоя поддержка?
— Это из-за вас она сошла с ума. Из-за вас она стала такой, — холодно припечатал Тики, чувствуя, как в груди поднимается злость.
И вот тут царь как будто очнулся. Вскинулся, прищурился угрожающе — и поджал губы, опасно приближаясь к лицу мужчины.
— Да что ты об этом знаешь, м-мальчик? — почти яростно процедил он, как-то по-ребячески выпячивая нижнюю губу и гримасничая. Однако Тики не испугался — то ли в голову ударил алкоголь, то ли это было от осознания того, что на самом деле Мариан, он… не такое уж божество.