Однако Мариан, понимающе усмехнувшись, лишь пожал плечами.
— Ну да, — и щёлкнул пальцами.
И Тим в мгновение ока обернулся огромной зубастой тварью размером с лошадь и угрожающе завис перед вздрогнувшим от неожиданности Тики с раскрытой пастью.
О, так вот оно что, значит.
Безобидный на вид дух мог вполне сожрать их всех во сне.
— Потрясающе, — Тики прочистил горло и склонил голову набок, быстро беря себя в руки и рассматривая существо уже больше с интересом, а не с опаской. — Вам надо познакомиться с Майтрой, моим отцом, — сказал он с легкой ухмылкой; изобретения родителя его всегда очень интересовали и забавляли (не говоря уже о том, что они могли быть полезными), хотя он ничего в этом не смыслил. — И с моим младшим братом.
Мариан бросил на Тима полный гордости взгляд и одобрительно кивнул, как будто действительно собирался последовать словам Микка.
— Ну так кровь же одна, — согласился он просто — так, словно это было чем-то само собой разумеющимся. — Я рад, что моя любовь к опытам передалась хоть кому-нибудь.
Да уж. Кому-нибудь. Самым ненормальным членам их семьи, вообще-то, если так посмотреть. И — самым гениальным, чего уж греха таить.
Впрочем, Тики теперь казалось, что им всем досталось что-то от Мариана и от Элайзы, и если гениальны в их семье были только Адам (который отошел от разнообразных экспериментов только когда стал императором), Майтра и Вайзли, то уж на Элайзу чем-то были похожи без исключения все. Даже он, пожалуй. Неудержимой страстью к путешествиям.
Мариан еще немного погладил Тима и отпустил его свободно летать по погребу. И — вкрадчиво заметил:
— Она ищет тебя. Не хочешь поговорить с ней? — тон у него был при этом такой спокойно-понимающий, как будто он прекрасно знал, что сейчас говорить с Аланой Микк не пойдет. Вот только зачем тогда спрашивать?
— А сами вы не хотите поговорить с ней? — вскинул бровь Тики, решив ответить встречным вопросом. В конце концов, пора бы уже этим двоим поговорить. Во всяком случае, ему так казалось.
Однако царь только неопределенно пожал плечами — как будто его собственная дочь не имела к нему совершенно никакого отношения, и он ничего никому не был должен.
— Сомневаюсь, что нам есть о чем, — ну конечно, завел глаза Тики, уж кто бы сомневался. — Слишком много между нами боли. Я думаю, ты понимаешь, — взгляд Мариана из лукавого вновь превратился в уставший, и Микк моментально ощутил себя свиньей за такие мысли.
Только и вытравить эти мысли он из головы не мог.
— Вы могли бы хоть попытаться, — заметил мужчина спокойно. Кажется, этот разговор пора заканчивать. И без того слишком… слишком много откровений за один раз. Тем более, с почти что незнакомцем, даром что он отец любимой женщины.
Мариан одарил его таким взглядом, что захотелось, если честно, уйти отсюда как можно скорее.
— Тики… — вздохнул он устало, а Микк вздрогнул от своего имени, впервые вылетевшего с уст этого мужчина, и подумал, что лучше бы царю и дальше называть мальчиком, — я стараюсь о ней заботиться, понимаешь? — Тики понимал. Единственное, чего он не мог понять, так это причины, по которой Мариан оставил свою дочь в одиночестве. Но тот не желал ею делиться, а потому и допытываться смысла не было. — Не думай, что я забуду о своей дочери, просто теперь нам стоит… отдохнуть от всего этого напряжения, — он вздохнул, прикрыв глаз, и качнул бутыль в руке, словно бы прислушиваясь к тому, как плещется в ней вино. — Она больше не одна, а я больше не боюсь, что кто-нибудь все-таки осмелится поднять на нее руку, — Тим, успевший вновь стать безобидным маленьким шариком, улегся ему на голову, обнимая крыльями за шею, и это было похоже на то, словно он пытался утешить своего хозяина. — Так что это к лучшему, всё это к лучшему, — пробормотал Мариан, не обращая уже ни на кого внимания и вновь углубившись в свои мысли.
Тики, поняв, что больше его здесь ничто не держит, поклонился мужчине, зная, что тот не видит, но не в силах не сделать этого хотя бы из уважения (очень спорного и странного, на самом деле), и покинул погреб, напоследок всё же оглянувшись из какого-то странного любопытства.
Мариана на месте уже не было — лишь лёгкий ветерок, донёсшийся до ушей Микка, говорил о том, что тот сидел на кушетке всего несколько секунд назад.
========== Двадцать третья волна ==========
Тики исчез. Ушел — как растворился, Алана даже сказать ничего не успела. И даже Неа ей не помог, убито вздохнувший и загримасничавший почти мученически.
— Ну не слышу я его, — виновато вздохнул он, когда они прошерстили весь дворец в поисках мужчины, но результатов так и не добились. — Если не в своих покоях и не в саду — он может быть где угодно, а найти его не так-то просто, если он просит ветер молчать. А он… не хочет, чтобы его нашли, — на этом наследник императорского престола вздохнул и прикусил губу, как будто ему было стыдно за свое бессилие.
Впрочем, Алана понимала, что сделала что-то не так. Но… что?.. Тики сказал Лави уходя, что она унизила его своим поведением, но что она сделала не так, ведь они с Линком просто подрались! Точнее, не просто, конечно, и это было не совсем ее дело… Ведь Изу — сын Тики, а не ее.
Но если бы за Изу вступился сам Тики или кто-то из его братьев, это могло расцениваться как начало войны! Как повод для нее, очередной кровопролитной и изматывающей войны, которая сейчас никому не требовалась! А Говард… он словно того и ждал.
Девушка выдохнула, силясь сдержать слезы, и прошествовала из сада обратно к замку, в ту открытую галерею, где остались и Линк, и Лави, и Изу, которого она там так неосмотрительно оставила. Конечно, теперь мальчику по законам морского народа ничего не грозило, но все же было как-то неправильно бросать его там, наедине с его разозленным донельзя дядькой, который не ставил его ни в грош, раз так относился к людям в принципе.
Ублюдок и мерзавец. Взял и вот так просто испортил все. И надо же было им так попасться с этой прогулкой, манта сожри этого вездесущего тритона, вечно он сует везде свой хвост!
Изу, как оказалось, тоже ее искал. Рванул к ней через всю галерею, как только увидел на горизонте, и вскоре уже доверчиво цеплялся за пышную юбку. И — едва стоял на ногах, наверное, ужасно потратившись из-за беспокойства. Не владел ведь еще своим даром, а потому не мог контролировать его в минуты страха.
Алана до крови прикусила изнутри щеку, кляня себя последними словами за глупости, и решила, что стоит прекратить валять дурака. Дала себе волю, подралась — отлично, теперь надо расхлебать все последствия и не раскиснуть по дороге. В конце концов, царевна она или нет?
Царевна-идиотка, которая сделала что-то не так, но разобраться в этом «не так» совершенно не способна.
Изу зарылся носом ей в живот, опасливо поглядывая на хмурого Линка, разглядывающего морской пейзаж, раскрывающийся с галереи, и потянул в сторону спален. Алана прислушалась к океану, который бормотал что-то о чайках и белых облаках, и, напряжённо вздохнув, погладила мальчика по голове, стряхивая с волос всё ещё появляющиеся крупные снежинки. Не одной ей было сейчас тяжело — пусть, конечно, и по другой причине, но даже ребёнку сейчас требовалось поддержки больше, чем самой девушке.
— Пойдём спать, малёк, — ласково прошептала она ему на ухо, пытаясь не обращать внимания на вперившегося взглядом в них Говарда, но… было что-то странное в этом взгляде. Что-то отдалённо похожее на то, как тритон смотрел на свою сестру, когда Алана впервые увидела его.
Изу мелко закивал, облизывая губы, тут же покрывающиеся инеем, и девушка всерьёз испугалась за то, что мальчик может заработать себе обморожение. Она коротко сообщила понятливо улыбнувшемуся Неа, что хочет уложить мальчика спать, и направилась в спальню к Тики.
Конечно же, его там не оказалось. Как и во всех остальных закутках этого огромного дворца — мужчина словно растворился, испарился, исчез, и это удручало Алану настолько, что хотелось расплакаться от бессилия и непонимания.
Девушка прикусила губу, не позволяя себе раскиснуть, и устроилась рядом с Изу на кровати, гладя его по волосам и нашептывая на ухо по-русалочьи песенку про ската, который хотел накрыть собой целое море. Песенка должна была заставить ребенка смеяться или хотя бы улыбаться, и Алана этого добилась, конечно. Вот только самой ей было совсем не смешно. Губы двигались как будто сами, по памяти, и песенка лилась только за счет того, что когда-то накрепко засела в голове.