— Это не страх, а благоговение, — поправил его Мана, так и не утрачивая своего знаменитого, наверное, на всю Поднебесную доброжелательного спокойствия. — И не смейся, — укоризненно попросил он, — ты просто не видел, как Алана смотрела на тебя во время сражения. Это было восхищение, а не страх, поэтому волноваться здесь не о чем.
Тики все же хохотнул, отчего-то совершенно не веря ему, потому что вчера же девушка призналась ему в причине своего страха, и Уолкер, словно прочитав его мысли, покачал головой с таким видом, будто мужчина был неразумным ребёнком, который не видел чего-то до жути очевидного.
— Уж что я точно понял про нашу русалку, так это то, что она ужасная социопатка, — с коротким невесёлым смешком вздохнул парень и хитро сверкнул золотом глаз в полутьме каюты. — Она сама придёт к тебе, — мягко, но настойчиво сказал Мана, прикрыв веки, — как только поймёт, что не боится, а восхищается, — улыбнулся он.
Микк скептически приподнял бровь, мысленно соглашаясь со словами брата, но всё равно не смог удержаться от шпильки:
— Как с Неа, да? Интересно, когда же он поймёт-то?
Уолкер возмущённо распахнул веки, смотря на него с негодующей хмуростью, и отвернулся, обиженно надувшись.
— Не смешно, — раздражённо буркнул он, и Тики мягко коснулся его плеча, вставая с кровати.
— Отдыхай, брат, — попрощался мужчина и покинул каюту.
Вообще-то Тики полагал, что дурака-Неа, который был умным и проницательным только в том случае, если дело его не касалось, стоит подтолкнуть к мысли о том, почему же после смерти матери он так уцепился за собственного близнеца и так ревностно оберегает его.
Ведь у Маны даже ни разу не было женщины.
Не то чтобы это странно или срамно — разумеется, нет. Просто времени и сил на женщин у брата не оставалось из-за Неа. Который опекал его днем и ночью, замечал каждое ухудшение в его здоровье и носился с ним как мещанка с коробкой свежих куриных яиц.
Микка это забавляло сначала, но не слишком долго, потому что он быстро пришел к одному выводу — Неа влюблен. В общем-то, это не было чем-то удивительным — близнецы всегда были вместе, и Мана всегда был слабее своего старшего брата физически, потому Неа о нем заботился. А после смерти императрицы Катарины эта их связь — она, казалось бы, стала еще теснее.
Казалось бы.
Первый месяц после войны Неа даже спать приходил в покои брата, потому что его мучили кошмары, а когда кошмары эти кончились, хуже стало самому Мане, очень трепетно относящемуся к матери и брату и ужасно переживающему. Неа же счел себя виновным в ухудшении здоровья близнеца и теперь всячески пытался ему угодить. Вот только в итоге это их и разделило — они по-разному относились к произошедшему и хоть тянулись друг к другу — не могли друг друга понять.
Тики вновь вышел на палубу, озираясь в поисках русалки, и вскоре заметил ее наблюдающей за резвящимся с Неа Изу, которого брат посадил на ванты, устроившись рядом. Сам Неа обожал прохлаждаться наверху, на реях, и следить за морем, а теперь, видно, решил приучить и мальчика.
Вообще-то Микку казалось, что воспитывать Изу теперь будет вся семья. И за это он еще больше любил своих близких.
Алана улеглась на палубе, вся сияющая в солнечных лучах, переливающаяся алмазами и серебром и безбожно красивая, и Тики просто не мог представить, что она была изгоем среди своих. Хвост у девушки напоминал чем-то раскрытые паруса, такие же пышные и тонкие, и мужчина всё то время, что русалка провела с ними (недели две всего, а казалось, что уже вечность прошла), сдерживал себя от желания прикоснуться к её плавникам, которые отчего-то казались шёлковыми в своей нежной хрупкости.
Никто из экипажа к ней подходить не храбрился: девушка весьма бойко протыкала нерадивых моряков ядовитыми шипами, отчего двое из них пролежали три-четыре дня с лихорадкой (у Неа был иммунитет к ядам — наследник престола же, как-никак, а их всех ядами травили чуть ли не всё детство), а после того, как вчера она завалила тритона с веселым хохотом и радостью в глазах, никто к ней подходить уже не собирался.
Правда, все с восторгом и одобрением приняли то, что русалка была задиристой и вполне сильной, способной за себя постоять, потому что даже сам Тики до сих пор с восхищением вспоминал, как плавно и без паники Алана вчера взлетела в воздух, вновь напоминая ему морскую богиню (больше ведьму, но всё равно богиню), и как сверкали её серые глаза, полные предвкушения и какого-то долгожданного веселья, и какой она была прекрасной, когда выхватила меч, а потом стремительно прижала Канду к палубе.
И потом эта ведьма признаётся, что боится его.
И мало того — боится, что Тики причинит ей вред.
Мужчина присел рядом с ней и, толком не зная, с чего начать, просто поприветствовал девушку.
— Ммм… Доброе утро, — Алана буквально подскочила на месте, стоило только ему приблизиться. Она распахнула глаза, глядя на него с каким-то опасливым волнением, и мужчина, потерев руками лицо в абсолютной растерянности, уже открыл рот, чтобы просто быстро сказать ей, что хотел, но девушка опередила его.
— Я с тобой в порт пойду, ладно? — она прикусила губу, глядя на него с легким прищуром — как и тогда, когда они стояли на палубе вместе с Маной — как будто за спиной Микк прятал солнце. — Неа сказал, ты снова сегодня пойдешь на сушу, ведь так?..
Тики коротко кивнул, совершенно не в силах переварить это восхищенное облегчение в ее взгляде, и все-таки осмелился заговорить:
— Да-а, поэтому… — он вздохнул, надеясь, что поднявшийся в животе ветер поможет ему, — поэтому я и подошел, — не очень хорошее начало, но что поделать. — Если ты пойдешь со мной, тебе надо знать, как звать меня… сразу я тебе объяснить забыл, но теперь это… необходимо, в общем.
Алана кивнула, как будто даже слишком охотно соглашаясь его выслушать (что странно), и сцепила руки в замок, отводя взгляд и быстро моргая.
Тики ощутил себя еще более виноватым, хотя за что — непонятно, но девушка не дала ему предаваться сожалениям по неудавшейся дружбе слишком долго. Точнее, вообще не дала.
— Я тоже хотела тебя спросить об этом, — торопливо призналась она, облизывая губы и снова поднимая на него прищуренные глаза. — Ты сказал, что я могу позвать тебя или Ману в первый день, но не сказал — как именно, вот я и…
А ты боялась ко мне подойти из-за этого проклятущего сияния, с горечью закончил за нее Тики, однако лишь кивая вслух.
Алана замолкла, смешно насупившись, словно не могла подобрать слов, и посмотрела в сторону моря, так и продолжив молчать, будто усердно раздумывая над чем-то, отчего мужчина просто не осмелился прервать её наполненное каким-то смыслом безмолвие.
Микк не позволял себе думать, что он просто любуется ею в такие моменты. Потому что именно в такие моменты русалка напоминала что-то древнее, взрослое, загадочное и божественное, что-то неземное. Алана спокойно вглядывалась в морскую гладь с лёгкой улыбкой на губах, и было столько мягкой нежности в её глазах, что просто удивительно.
Что хотелось тоже хоть раз почувствовать этот взгляд на себе — взгляд, полный ласки, а не страха и панического трепета.
Девушка вдруг вздрогнула, обернувшись к нему с виноватым выражением лица, и неловко хохотнула, притронувшись к алой росписи на щеке.
— Просто позови меня, — решил помочь ей Тики. — Я обязательно услышу.
Алана непонимающе нахмурила брови, пытаясь, видно, вникнуть в такую простую инструкцию, и озарённо хлопнула в ладоши, расцветя солнечной улыбкой.
— Ветер, да? — восхищённо поинтересовалась она, опустив голову набок, и Микк заметил показавшиеся из-под серебряных волос жабры на шее.
Он кивнул, заставив себя не смотреть на эти жабры — потому что девушка была… очень непохожей на него, совершенно другой, вообще-то, но несмотря на это — прекрасной до дрожи в пальцах.
Но Мана… не мог быть прав. Она не могла быть звездой — тем более его. Звезды исполняют желания, они сами — исполнившиеся желания, а Алана…
Она просто другая, вот и все. И она… напротив — отняла у него надежду на возможность подружиться с таким существом, как русалка.