— Но тебе правда лучше не брать меня с собой сейчас, Т… пап, — очередная запинка вновь кольнула обидой в груди, но Тики попытался не обращать на это внимания. — Ты же хочешь обрадовать её, а тебе для этого я не нужен, — улыбнулся Изу, и что-то слишком ехидное проскользнуло в его улыбке, но настолько незаметное и мимолётное, что Микку явно просто показалось.
Тики тяжело вздохнул, мысленно с ним соглашаясь и понимая, что всё это будет в таком случае выглядеть, как попытка задобрить или извиниться, прикрыться малышом как предлогом, и покачал головой.
И все же…
— Если тебе так сложно звать меня отцом, — слова дались тяжело, и Микк явственно ощутил, как крупно вздрогнули плечи Изу под его ладонями, — зови как удобно, — он успокаивающе улыбнулся, пытаясь вселить в мальчика… уверенность, наверное, что его никто не бросит, никто не оставит, что он любим независимо от того, зовёт ли Тики папой или нет. Ведь это не так важно, в конце-то концов, не так ли? — Я понимаю, правда, — но вдруг из него вырвались следующие слова: — Я определенно не смогу его заменить.
А потому – не сравнивай меня с ним, прошу тебя.
Изу зажмурился — и вдруг крепко обнял Тики, пряча мокрое от хлынувших слез лицо на его плече. Мужчина вымученно улыбнулся, чувствуя острую необходимость сделать это, хотя и знал, что мальчик его улыбки не увидит.
Впрочем, оно и к лучшему — не стоит малышу смотреть на перекошенную гримасу, которой стало лицо Микка, иначе он еще больше расстроится и будет винить себя в происходящем.
А ведь он ни в чем не виноват. Тики просто взвалил на свои плечи ношу, оказавшуюся для него непосильной. Как можно заменить отца ребенку, который наверняка считал Микка кем-то вроде старшего брата, потому что жил большую часть жизни с русалкой. То есть был мудрее Тики в разы даже невзирая на столь юный возраст.
— Прости меня, — неразборчиво пролепетал малыш, обнимая мужчину за шею и шмыгая носом. — Я… я просто не… ты замечательный, правда!.. — он отстранился и торопливо облизнулся, как будто хотел объяснить, но не знал как. Тики покачал головой, показывая, что Изу не должен объясняться, и ласково погладил его по голове.
— Все хорошо, — спокойно произнес он, чувствуя, как обручальный браслет буквально жжет карман.
Может, они станут настоящей семьей, когда Алана согласится стать его женой?..
— Спасибо, — Изу ломано улыбнулся ему, снова обнял — буквально на секунду — и, тут же отстранившись, бросился прочь во все лопатки, словно сбегая от вины, которой не должен был ощущать.
Потому что виноват-то во всем был Тики.
Мужчина тяжело выпрямился, сунул руку в карман, сжимая в ладони шелковый мешочек, и тряхнул головой, решительно направляясь к себе в покои. Надо умыться и сменить рубашку, прежде чем идти к Алане — он все-таки целый день провел в городе и идти делать любимой женщине предложение, будучи запыленным, как-то не очень правильно.
Однако как только мужчина толкнул дверь в свои комнаты, то понял, что его планам сбыться не суждено.
На кровати в его спальне дремала Алана, заплетенная по всем правилам и наряженная в то самое ханьфу, которое они купили в одном из селений просто потому, что оно потрясающе смотрелось на девушке.
И в которое она так ни разу и не нарядилась.
Потому что призналась, что ощущала себя совершенно обнажённой — и что не хотела это показывать кому-либо.
Хотя перед Тики она уже не стеснялась своей наготы на тот момент.
Та её фраза, она была такой ошеломляющей, такой вселяющей восторг и надежду на что-то большее, надежду на возможность того, что эта прекрасная русалка когда-нибудь сможет полюбить его в ответ.
И сейчас Алана лежала на его кровати — такая же беззащитная и расслабленная, безмятежная, великолепная в своей чистой, какой-то возвышенной красоте, и Тики вновь не мог понять, как вообще был способен злиться на неё.
Все мысли выветрились из головы.
Он хотел что-то сделать? Хотел, кажется, извиниться за своё идиотское поведение и предложить себя в качестве мужа, хотел окунуться в ванну и переодеться, чтобы не представать перед ней таким потрёпанным и запыленным, и, как видно, сделать это придётся в рекордные сроки и настолько тихо, чтобы даже чутко спящая русалка не расслышала плеска воды.
Тики качнул головой, чувствуя, как на губах поселилась лёгкая улыбка, и аккуратно подошёл к кровати, все же не сдержавшись и совсем невесомо погладив девушку по лодыжке поверх тонкой ткани юбки.
И тут же Алана дёрнулась и раскрыла, как заметил с тревогой Микк, чуть покрасневшие словно от недосыпа глаза, испуганно воззрившись на него, не говоря ни слова и даже почти, кажется, не дыша.
Они оба замерли в своих неудобных, неловких позах, и Тики просто не мог оторвать от девушки взгляда.
Алана накрыла его руку своей и легонько сжала пальцы, как будто не хотела, чтобы он отстранялся. И уже хотела, кажется, сказать что-то, как мужчина не нашел ничего лучше, кроме как выдохнуть:
— Прости, разбудил… Я… А что ты тут делаешь?..
Русалка как-то почти ищуще, лихорадочно всмотрелась в его лицо — и вдруг бросилась его обнимать.
— Я… я хочу извиниться, — пробормотала она, крепко обхватывая его руками за шею и пряча лицо на плече. — Я не подумала, что это может… может быть тебе неприятно, вот и… — Тики мысленно обругал себя, поняв, что, кажется, довел любимую женщину до слез, и ласково погладил ее по спине, поближе привлекая к себе и безошибочно нащупывая на спине, под тканью платья, тонкую нитку шрама.
Он никогда не забудет, где они находятся. Он нащупает каждый из них даже если совсем ослепнет.
— Нормально все, — мужчина хмыкнул и чуть отстранился, — это ты прости… — он криво усмехнулся. — Вспылил, забыв, что ты еще не раз заденешь мое самолюбие своей любовью справляться со всем сама, — Алана жарко покраснела, скорбно сжала губы и отвела глаза, явно подумав о чем-то не слишком хорошем. Тики поспешил погладить ее по бедру, показывая, что совершенно не обижен и все хорошо, и заметил: — Но это все равно не помешает мне сделать то, что я уже давно хочу.
Девушка непонятливо перевела на него взгляд, чуть опустив голову набок, и вдруг залилась нежным румянцем, а в её глазах яркими искрами загорелось что-то такое, словно бы она осознала, что хотел сказать ей Микк.
— Ч-что? — выдохнула она дрожащими губами почти шёпотом, почти неслышно, будто боялась, что её мысли могут оказаться неправдой, что сам Тики мог предложить ей что-то ужасное, что-то болезненное.
Но разве мог он это сделать?
Алана застыла в ожидании, вцепившись пальцами в его руки, прижавшись к нему так близко, так тесно, словно не желала отпускать, словно переживала, что он мог в любой момент из ей объятий раствориться.
Тики улыбнулся, прислоняясь к её лбу своим и заглядывая в сияющие кристально-озёрные глаза.
— Жениться на тебе и задвинуть наконец за свою спину, чтобы никто не смел тебя обижать, — уверенно проговорил он, наблюдая, как с каждым следующим словом Алана расцветает все краше, как её ужасно бледные скулы заливает румянец, как на губах селится счастливая улыбка, как блеск в глазах становится всё ярче и ярче. — Видят духи, ты сама кого угодно можешь обидеть, — однако с лёгким упрёком продолжил Тики, и девушка наигранно обиженно надулась, легонько щипая его за бок и вызывая приглушенный смешок, — но менее пугливой от этого не становишься, — мягко закончил мужчина, не отводя взгляда от нежного лица Аланы, и та вдруг замерла, словно бы услышала что-то очень важное.
И внезапно по её щекам полились слёзы.
Девушка крепко зажмурилась, мотая головой, и попыталась отстраниться от Тики, но тот тут же прижал её к себе ещё ближе, пусть и не понимая до конца причины её слёз.
— Как же я люблю тебя, — между всхлипами расслышал он и глубоко вздохнул, погладив всхлипывающую Алану по спине. Кто уже успел обидеть её? Кому следует по черепушке надавать за это?
Сердитая сдержанная злость бурным ветром закружилась у него в груди и улеглась в животе, ожидая своего часа.
— Кто успел наговорить тебе глупостей и засунул в это платье? — мягко поинтересовался он, догадываясь, что сама до такого девушка вряд ли додумалась бы. Она была на диво умна и расчетлива для кучу времени просидевшего взаперти и оттого дезориентированного человека, но ханьфу… в котором казалась себе обнаженной…