— У меня мать, племянница и братова жена, — завел глаза Тики, совершенно не видя в этом, на самом деле, чего-то сверхъестественного. — Я еще и волосы заплетать умею, — хмыкнул он насмешливо, придирчиво осматривая сделанный узел и приходя к выводу, что все в порядке. — Они все ко мне бегают, когда я дома — заплети меня, Тики, а то эти завистливые служанки норовят скальп с меня снять!
Алана мягко и мелодично рассмеялась и, дернув себя за прядь длинных встрепанных серебряных волос, поинтересовалась:
— А меня заплести сможешь? А то на суше волосы так мешаются… — она озадаченно сморщила нос и мотнула головой.
Тики только улыбнулся в ответ и кивнул. Ему казалось, девушке понравится, как ухаживают за волосами и телом на суше. В Поднебесной использовали различные масла и отвары, а уж какое душистое у них было мыло… Тики иногда казалось (исключительно тогда, когда ему набирали ванну), что он любит свою родину только за это драконово мыло, потому что от него по комнате разносился такой запах…
Они примели еще несколько ханбоков — в том числе и красный с золотом, как в традициях Империи, и оба остались довольны. Тики приобрел все, что понравилось Алане, а Алана была покорена еще первым ханбоком, поэтому никаких проблем с этим не возникло. Разве что с транспортировкой, но это было не так уж и важно.
Важно было сейчас лишь то, что Алана продолжала смотреть на него — с прищуром, упрямо и ласково. И то, что он, кажется, сумел угодить ей с одеждой, потому что русалка только что не светилась, переодевшись под конец обратно в наряд с синей юбкой.
И поэтому, когда они шли по улице, Тики казалось, ему завидуют все кому не лень, потому что и без того прекрасная — она была красивее, должно быть, всех вертихвосток этого городка — даже в мужской одежде, в ханбоке Алана уж точно затмила бы и красавиц-имперок.
К ним подскочил один из матросов, Карл, ещё совсем молодой юноша, присоединившийся к команде недавно (плаванья два назад), и, вытянувшись по струнке, важно доложил:
— Я вам мяса взял, капитан.
Мужчина удивлённо приподнял бровь, отмечая, как подходящие матросы восхищённо и умилённо оглядывают отвлёкшуюся на что-то Алану, и непонимающе нахмурился:
— И зачем?
Карл смутился, отведя взгляд, и неловко пробормотал:
— Господин Неа велел купить, мол, сколько можно ещё одними яблоками питаться, — пожал он плечами, и Тики почувствовал, как девушка, вновь вцепившаяся в его руку, как только они вышли из лавки с одеждой, вдруг отошла на несколько шагов, заинтересованно рассматривая прилавок с картинами. Мужчина подумал, что ничего страшного не случится: как-никак, а на улице полно народа, да ещё и экипаж стал собираться рядом, так что ничего русалке не грозило.
Карл исправно доложил ещё и про остальные продуктовые покупки, уверенный, что это Тики как капитан должен следить за расходом денег (хотя занимался этим Неа, как его помощник), и через несколько минут внимательного слушания мужчина удовлетворённо кивнул, когда юноша радостно объявил, что закончил.
— Ну, раз мы всё купили, то возвращаемся, — со спокойной душой закончил Микк и обернулся, чтобы позвать Алану, но поражённо замер.
Аланы у прилавка не было.
Не было её и на площади, и в толпе.
Её нигде не было.
К горлу подкатила тошнотворная паника.
Тики заозирался, надеясь заметить среди людей синюю юбку и серебряную шевелюру, которые невозможно было спутать с чем-либо, но ничего похожего не обнаруживалось.
Сердце пропустило удар и свалилось ледяной глыбой в пятки.
И только когда до ушей донёсся слабое и тоненькое «Тики», Микк понял, что всё-таки не уберёг её, хотя еще недавно обещал обратное и себе, и ей, и даже тому же пресловутому Канде.
========== Шестая волна ==========
Дура. Дурадурадурадура.
Ее тащили куда-то, заткнув дурно пахнущей тряпкой рот — наверное, чтобы не кусала ладони, а Алана ничего не могла сделать — даже упереться ногами в мощеную камнем дорогу, потому люди буквально волокли ее за собой, пачкая в грязь и песок роскошную юбку ханбока (который был почти совсем как у Элайзы на свадьбе) и не давая толком даже двинуться самой.
И самое страшное в том, что она была виновата сама. Зачем отошла? Ну стояли эти картины себе и стояли! Чего опять вспомнила сестру, рассказывающую про краски и про холсты — как люди легко и ловко орудовали этим и рисовали друг друга, тогда как русалки могли только вырезать изображения в камне — камень не гнил как дерево и не растекался под водой как эта самая таинственная краска.
А теперь ее парализовало. Алана жмурилась, боясь распахнуть глаза и осознать, что это не сон, и чувствовала, как ужас затапливает ее, как она тонет в пучине отвратительной черноты, как память подкидывает все больше таких вот воспоминаний.
Мало тебе было урока из детства, дурочка? Теперь тебе обрежут плавники и изнасилуют — так же, как и твоих сестер, когда поймут, что ты бесполезна и драгоценностями не плачешь как в той легенде, рассказанной ювелиршей. Ох, да если бы русалки плакали жемчугом — уж наверно их не убивали бы так часто и в таких количествах, что сам морской царь велел им уйти на дно.
Один из похитителей — охотники, это точно были охотники, — что держал ее поперек груди (и тот, что вытащил через заднюю дверь лавки, в которую она за каким-то скатом сунулась, отойдя от Тики), густо хохотнул и сказал что-то своим соратникам не на зинди — Алана не все поняла, но, кажется, они говорили о ней, и остальные мерзко захохотали, а девушка попыталась вырваться и закричать, но так и не преуспела — ей на грудь надавили и свободной рукой спустились к запрятанным под юбкой бедрам.
Только не плачь, только не плачь, пожалуйста…
Вспомни, чему учили тебя Тэнья с Люсиль, вспомни, что необходимо всегда быть спокойной и бесстрастной, потому что ты царевна, Алана, наследница трона и одна из немногочисленных верховных жриц — что же случится с океаном, когда и тебя не станет?
Нельзя дать понять охотникам, что твои слёзы, по большей части бесполезные и для большинства людей, — не самый действенный яд. Ведь если вдруг поймут, то обязательно убьют.
Это не добрый Мана, который пусть о русалках знает и много, но в рыбе, как видно, не разбирается. Это безжалостные охотники, которые сразу же поймут, что Алана — царевна, если она срастит хвост. Потому что только зебровые крылатки принадлежали царской семье.
И тогда её уже ничто не спасёт: обрежут драгоценные плавники, изнасилуют, поиздеваются, усладят свои животные порывы, а потом убьют, чтобы высосать кровь и продать её толстосумам.
Ведь единственное, что в ней и было драгоценного, так это смертельно-ядовитая кровь, даже капля которой убивала мгновенно.
Алана задрожала всем телом, пытаясь дозваться до воды, хотя бы до какой-нибудь бочки с водой, лужицы, ручейка, чтобы сбежать, освободиться, не повторить участи всей её семьи, и вдруг что-то отозвалось, звоном разлившись по земле.
Девушка услышала, как ругнулись несколько мужчин (это был, кажется, всё же кубрианский язык, на котором разговаривали за западе) и как вода забурлила в нескольких метрах от неё, и стремительно хлестанула ею человека, что держал ее. Тот зашипел, на мгновение выпуская Алану из захвата, и она, пользуясь моментом, кинулась в сторону, машинально шепнув истерически единственное, что ей пришло в голову:
— Тики!..
Подумать, отчего же именно он, русалке не дали — грубо ударили чем-то тяжёлым по виску, и она провалилась во тьму.
Очнулась же Алана оттого, что запястья горели, а ноги гудели, требуя свою порцию воды, но раскрывать глаза так и не решилась — это храбрые сестры смотрели смерти в лицо, когда их насиловали и медленно убивали, а она была совершенно другой: слабой и трусливой, не способной постоять за себя.
Ей только и оставалось надеяться на то, что Тики ее найдет. Если услышит этот задушенный шепот. И если вообще захочет спасать такую глупую и никчемную русалку, даром что царевна.
Хотя он ведь и не знает, что она — царевна и жрица.