Впрочем, это неудивительно — если русалки превращаются в сказки даже в Империи, где, по словам Микка и Уолкеров, им едва ли не поклоняются, многое о них уже утеряно.
И только такие мрази, как охотники, которые истязают, убивают и продают их, еще знают о чем-то важном.
Только не обращайся, только не обращайся… Сращивать хвост нельзя… И плакать тоже нельзя, как бы того ни хотелось…
— О-о-о, наша русалочка очнулась! — говорящий похлопал ее по ноге, и по телу девушки тут же прокатилась волна нестерпимой боли. Она прикусила изнутри щеку, не желая показывать, что он сказал правду, но за это ее хлопнули по ноге сильнее — почти ударили — словно знали, что сейчас это будет вызывать не простое неудобство и будет не просто нарушением обычая. — Не притворяйся! — голос стал вкрадчивым. — Или будет еще больнее.
— Не трогай ее, Шан, — Алана все-таки разлепила глаза, сильнее прикусывая щеку изнутри, чтобы не заругаться и не закричать — потому что второй говорящий был тем, кто ее тащил. — Она сама нас позовет, слово тебе даю, — он ухмыльнулся и поиграл бровями, глянув на девушку. — Как ноги болеть начнут.
Ноги уже болели почти нестерпимо.
Обычно в это время Алана вновь погружалась в воду, потому что с привычкой валяться на солнце слишком быстро сохла, а теперь… теперь, если они ее обольют водой, хвост сам покажется.
И хвост, и плавники, и шипы.
Шан, мужчина лет тридцати, загорелый, вполне симпатичный, рыжий, громко расхохотался, присаживаясь рядом с ней на корточки, и мягко провёл пальцами по ногам, забираясь под юбку и вызывая болезненные мурашки (плевать уже на невинность и обычаи, главное — хотя бы выжить).
— А кожа-то какая нежная, — довольно протянул он с плотоядной улыбкой. — Я же говорил, Роц, что нужно русалок в Империи искать, эти шлюхи постоянно там ошиваются, — обиженно поделился мужчина с тем, кто нёс Алану. — Ну ничего, сейчас сама нас умолять будешь, а если ещё и слёзки свои добровольно покажешь, то, обещаю, убьём безболезненно и быстро, если окажешься бесполезной, — приторно сладко проговорил Шан, водя пальцами уже по бёдрам, но девушка закусила щёку, безразлично отведя взгляд и передёргивая плечами — запястья оказались подвешены над головой и привязаны к чему-то.
Ноги гудели и словно бы иссыхали, трескались, скукоживались, как рыбья чешуя на солнце, и это было так больно, что хотелось кричать и плакать, но Алана лишь медленно сглотнула, прикрыв глаза, и шепнула имя Тики так тихо, что охотник даже и не заметил.
Вот только услышит ли ее сам Тики, если она будет так тихо его звать? А вдруг нет? Вдруг мимо ушей пропустит, взойдет на корабль и уплывет прочь отсюда?
Она сомневалась и боялась, думала — вдруг не станет ее защищать, спасать, вдруг оставит жизнь этим ублюдкам, задумавшись о том, что у них есть и дети, и семьи. Когда задумался нам ответом там, в бухте, просчитывая варианты.
Алана ужасно боялась в нем ошибиться. Знала, что он не злой, помнила его слова о дураке, который решит покуситься на русалку, — но боялась. Тики дружил с принцами очень крепко — это уж было видно, и денег у него водилось много — иначе чего бы он ей накупил всего столько.
Но он назывался всего-то моряком. Всего-то лишь моряком.
А вдруг он в сговоре будет с охотниками на деле? Вдруг ее специально на сушу вытащил?
Девушка ужасно ненавидела себя за такие мысли в адрес человека, на которого в немом восхищении пялилась совсем недавно, но бояласьбояласьбоялась.
Что он ее не спасет.
— Смотри-ка, какая гордая, — коротко усмехнулся Роц, статный мужчина с короткими светлыми волосами. — Прямо жрица. Никогда мне жрицы не попадались, — поделился он со своим собеседником, — но такая байка ходит, что кто-то из нашего круга лет триста-четыреста назад целый выводок царский выудил, — он сухо хлопнул в ладоши, — всех попереубивали. Плавников с них было сколько…
Рыжий Шан расхохотался и смерил Алану полным собственного превосходства взглядом. Как будто уже предвкушал, как будет с нее плавники срезать.
Девушка зажмурилась, чтобы не смотреть на них, и мысленно пожелала неудачному выкидышу материнской утробы, чтобы его обдало ее кровью и сожгло всю физиономию напоследок.
Она была слаба и не могла за себя постоять, но ее кровь — ее ядовитая кровь, попадая в чужой организм, разъедала его изнутри, и Алана от всей души надеялась, что если она попадет на верхний слой кожи, с человеком произойдет то же самое.
— И вот было среди них около семи чистых русалок, представляешь? А целковые плавники у царских жриц они продали за несусветную цену — это же тебе не челядь русалочья, — заливался Роц с самодовольством в лице и, бросив на замершую Алану напыщенный взгляд, с мерзкой ухмылкой продолжил: — А вообще, ты хоть раз трахал морскую целку? Пару раз мне попадались такие, — мечтательно облизнулся он, и девушка сжала пальцы на ногах, когда мужчина пальцами погладил кожу внутреннего бедра, совсем рядом с… с… с тем, что она даже и называть про себя стеснялась. И от осознания, от понимания, от страха, что всё это и правда с ней случится, паника огнём заглушила её, затопила в себе, необъятная и безжалостная, но Алана лишь медленно выдохнула, пытаясь успокоиться и отстраниться от своих эмоций.
Давай же, прямо как в детстве.
Прямо так же, когда ты смотрела на то, как Тэнья перерезает себе горло. Как Згиру выпустили кишки и его кровь залила тебе глаза. Как Укру разрезали на кусочки, потому что решили, что мясо у русалок должно быть ничуть не хуже рыбьего. Как насиловали потерявшую голос Цтольену, а потом обезглавили её и скормили собакам. Как обрезали плавники Гилву, ещё совсем ребёнку, который даже не приручил морские волны.
Давай же, просто застынь и успокойся. Прямо как четыреста лет назад, когда на твоих глазах убили всех твоих сестёр и братьев.
— Интересно, — Шан ухмыльнулся товарищу, — а эта целенькая? Я бы попробовал, вот только с ними что вообще делать? Русалка ж как баба, верно? — поинтересовался он.
Роц смерил его снисходительным взглядом и усмехнулся в ответ.
— Да они все как бабы обыкновенные, только орут громче, когда их долбишь, и плавники у них верхние отпадают, — пояснил он покровительственно, — их раздвинуть надо, чтобы в нее войти. А так — дыра как дыра, понимаешь ли, — здесь Роц бросил похабный взгляд на Алану — которая не смогла застыть, отрешиться, молчать, слабачка — и, вскинув руку, шлепнул ее по румяной щеке. — Да что распинаться… Я на примере тебе покажу сейчас.
Шан хохотнул и выпрямился, похрустывая спиной. Он выгибался почти как Тики, разминающий затекшее тело (Алана много раз за ним наблюдала), но душа у него была черная-черная, какая-то даже как будто липкая.
Ужас накрыл девушку с головой, но она даже не посмела двинуться. Только, улучив момент, когда оба охотника отвернулись (бешеные животные, ненавистные ей больше всего на свете), она снова зашептала, лихорадочно зашептала себе под нос имя Тики — как молитву морскому богу, которого чтили русалки многие тысячи лет назад, пока не поняли, что их единственный бог — это сам океан и их сиятельный достопочтенный царь, ни в чем стихией не обделенный.
Она не знала, просто зовет или и правда молится, пока Роц не вернулся с ведром воды.
Ноги болели ужасно, и Алана бы с превеликой радостью отрубила их, как это когда-то сделала Ювния, схватив лежащий рядом меч Хъянда, но руки её были связаны, да и ничего острого поблизости не было. Но ведро с водой, спасительной водой, которой можно было бы задушить похитителей, которой можно было окружить их головы и наблюдать, как они задыхаются, не способные вдохнуть, был так близок, был всего в нескольких десятках сантиметрах от неё, но в девушке не было просто сил, чтобы использовать её.
Потому что ноги ныли и, казалось, трескались, обжигаемые болью в каждой клеточке.
Рогз спас её. Спас, вынеся в окно кровавой рекой их сестёр и братьев. Спас из последних сил, умоляя и заклиная жить.
А кто спасёт её сейчас? Кто поможет ей?
И если никто, то как долго она будет умирать?
Вода долгожданной и ненавистной прохладой легла на ноги, намочила прекрасную юбку ханбока, и ткань вспоролась резко выскочившими плавниками, разрываясь в клочья. Алана прикрыла глаза, отвернувшись, и горько усмехнулась, когда Шан поражённо замер и предвкушающе заулыбался.