Микк гневно сжал челюсти, не желая вспоминать об этом, но постоянно думая, потому что сам был виноват в том, что её похитили и что над ней так издевались. Не сберёг. Не сохранил, хотя обещал, обещал!
Вода в аквариуме задрожала, забурлила, и мощная струя обрушилась на кровать, обливая израненное окровавленное тело Аланы — из-под одеяла показался кончик хвоста, и девушка глухо кашлянула-всхлипнула, заставляя Тики подорваться с места и броситься к ней, чтобы наконец обработать раны и помочьпомочьпомочь, искупить свою вину. Но как только он оказался в нескольких шагах от кровати, на него нацелились ощетинившиеся водяные копья, и мужчине пришлось с горестным вздохом вернуться на своё место.
Тики наполнял аквариум свежей водой каждое утро — просто поднимал ее вверх из моря с помощью воздуха и направлял в стеклянную коробку, так и стоящую в комнате. Которая теперь и была единственным прибежищем Аланы, потому что каждый дурак знает, что без плавников русалке в море не выжить.
Алана каждый день обливала себя водой из этого аквариума, но ее телу, ее ранам это никак не могло помочь. Их нужно было промыть пресной водой, обработать и перевязать, потому что иначе девушку могла сгубить инфекция, но никто не осмеливался подойти к постели. Алана не подпускала ни его, ни Ману, ни тем более Неа или кого-то из матросов. Неа рвался помочь, Мана тоже волновался, Изу постоянно обеспокоенно косил в сторону кровати, когда приносил свежей рыбы (уже трижды, и все эти разы Алана не ела, и рыба просто менялась на более свежую и отправлялась обратно к коку).
Но никого девушка не подпускала ближе, чем на метр к кровати, тут же ощетиниваясь водяными копьями или чем похуже и ясно давая понять, что видеть и слышать рядом с собой никого не желает.
И отчасти Тики ее понимал — к чему тебе толпа утешителей, когда вся жизнь покатилась под откос. Ведь Алана наверняка строила планы на будущее (не все же время она должна была пребывать в своей бухте) — она уж точно хотела семью и детей, как и всякая женщина, а теперь ей путь только на сушу, показавшую себя уже так враждебно, или в свет.
И Алана явно выбирала уйти в свет — умереть и больше никогда не тяготиться произошедшим.
Но Тики не мог оставить это просто так. Он не хотел дать ей умереть. Ведь он видел, как она радовалась, когда покинула свое прибежище. Она радовалась открытому морю, часто говорила о том, какое же оно красивое и огромное. В таком случае, значило ли это, что раньше открытого моря она никогда не видела?
Если так — Микк просто не мог позволить ее путешествию оборваться здесь и сейчас. Он ощущал ответственность за произошедшее с Аланой, и он хотел помочь ей, но беда в том, что как это сделать — совершенно непонятно.
Как переубедить человека, который старше тебя на кучу лет, если он твердо намерен умереть?
Тики не знал. А потому — практически неотлучно дежурил рядом с Аланой, сидя под дверью ее каюты, не подпускаемый ею и не подпускающий никого.
Изу появился внезапно, отвлекая его ото всех этих мыслей, и мужчина слабо улыбнулся ему просто для того, чтобы не пугать своим мрачным видом. Мальчик смущённо поклонился и обеспокоенно посмотрел на кровать, где умирающая русалка проживала, как видно, последние мгновения своей жизни, ведь дни для них и правда словно мгновения.
О дракон, о чём она могла думать с таким непроницаемым, безразличным ко всему лицом? О том, как над ней надругались? О том, что теперь дорога домой ей заказана? О том, что Тики не сдержал своего обещания и подвёл её?
О чём могла думать лишившаяся будущего сирена?
Изу осторожно поставил поднос с рыбой (лососи, Алана любила лососей) на столик рядом с мужчиной, не осмеливаясь подходить ближе к кровати, окровавленной и промокшей, и встревоженно поджал губы, раздумывая о чём-то своём, но вдруг, схватив снедь, решительно направился вперёд. Мужчина удивлённо нахмурился, уверенный, что, когда вода ощетинится на него, ребёнок испугается и отступит, а потому лишь вздохнул.
Что сможет изменить Изу, если никто к девушке подойти даже не мог?
— Вам нужно поесть! — требовательно выдохнул мальчик, когда вода всё же принялась угрожать ему заострившимися копьями. — Вы же… Вы же… умрёте! — потерянно воскликнул он со слезливыми нотками в голосе. — А что скажут Ваши родители? — вода дрогнула, задрожав и слегка отступив, словно задумавшись о чём-то. Изу сглотнул и насморочно шмыгнул носом. — А ваши сёстры или братья? Что скажет Ваша семья, когда узнает, что Вы умерли?
Тики протестующе замотал головой, в панике привстав, и уже поднялся, чтобы защитить мальчика от вздыбившихся водных копий, как вдруг Алана глухо рассмеялась, а Изу — испуганно вздрогнул, отступая назад.
Смех был мёртвым, сухим, ироничным, словно девушке было совершенно плевать на всё вокруг. Это было чем-то похоже на то, как истерично хохотала она в той лачуге, когда Микк нашёл её — привязанную, беспомощную, разбитую.
Водные пики вдруг смягчились, став похожими на осьминожьи щупальца, и одно из них плавно подлетело к замершему Изу, осторожно подняло рыбину с подноса и утащило на постель.
Послышалось тихое чавканье.
Тики неверяще уставился на ребёнка, но всё же уселся обратно на свое место, остерегаясь подходить к Алане и испортить то, что успел создать Изу.
Щупальца вдруг потянулись к мальчику, плавно и ласково окружив его, ошеломлённого и непонимающего, и тихий голос с кровати произнёс:
— Иди ко мне.
Мужчина прикусил губу, волнуясь и за Алану, и за Изу, и потер лицо руками. Он ужасно устал, но ужасно не хотел оставлять русалку на кого-то другого, постороннего. И вообще это было ужасно.
Они ведь только подружились, кажется, а теперь он ее доверие потерял. Навсегда потерял, потому что такого не прощают, а виноват он. Не уследил, не помог и не спас. И, в общем-то, совершенно верно, что девушка не подпускает его к себе, как и всех остальных. Ведь она изначально его боялась и сторонилась, даже когда смотрела на него и говорила с ним — щурилась, словно ей было больно.
И, собственно говоря… Это было совершенно справедливо.
Тики упустил тот момент, когда Алана вынырнула из-под одеяла (и из-под изорванной юбки ханбока) и крепко прижала совершенно опешившего Изу к себе. Когда он это заметил (хотя как мог не увидеть, если не отводил взгляда все это время?..), мальчик уже сам несмело и робко потянулся к ней и погладил по спутавшимся серебристым волосам, заправляя пряди за уши маленькими осторожными пальцами (как это делал с ним Тики, о ветер и море) и легко целуя в щеку.
Девушка склонила голову набок, позволяя ему прикасаться, и длинно вздохнула, гладя его по волосам в ответ.
— Ты хороший мальчик, — тихо произнесла она наконец странно надтреснутым голосом, и Тики с недоверием проследил зародившуюся в уголках ее губ улыбку.
— Ты тоже… красивая и не злая… — смущенно уставившись в одеяло пробормотал Изу, и мужчина закусил губу, чтобы тоже невольно не улыбнуться. Слишком трогательным был этот ребенок. Трогательным — и упрямо идущим к своей цели. Возможно, именно это Микка в нем так вот с первого взгляда и покорило?.. — Не умирай, пожалуйста, — попросил Изу почти шепотом — и обнял ее за шею, пряча румяную мордашку в словно бы потускневшем от горя серебре ее волос.
Губы Аланы дрогнули, и она осторожно погладила прильнувшего к ней мальчика по спине, тут же утыкаясь носом в его макушку — почти такую же белокурую, как у нее самой — и едва слышно всхлипывая.
— Я постараюсь, малыш, правда-правда…
Запястья у неё были стёрты в кровь, синяки на груди и животе приняли противный фиолетово-жёлтый цвет, а раны на ногах, выскользнувших из-под ткани и оказавшихся совершенно голыми и беззащитными, опухли и воспалились, выпуская гной, который тёк по бледной коже маслянистыми струйками, и Тики закусил губу, пресекая свой порыв рвануться к ней, чтобы осмотреть избитое тело.