Да и, на самом деле, что тут рассматривать? Алана прекрасно знала, эти чувства, эта влюблённость, она неправильная — и что ничего хорошего не будет.
Потому что бросить свой народ равносильно предательству.
Алана улыбнулась взволнованно вздохнувшему Тики, ощущая, как стыдливый румянец горит на щеках, и отстранилась, поспешно укладываясь на кровать животом. Чтобы мужчина не видел… не видел… не видел, как она распутна и ужасна.
Наверное, лучше просто позволить ему делать то, что он делает — а Микк не сделает ей ничего плохого.
Тики скользнул кончиками пальцев ее по спине, словно ласкал и успокаивал уставшее от потрясений ноющее тело, и взял со стола оставленный здесь Маной отвар, смачивая в нем марлю и принимаясь аккуратно протирать огромный, наверняка кровящий шрам.
Алана вспомнила о том, что еще должна будет перевернуться потом или сесть, чтобы мужчина мог обработать ей ноги, и едва удержалась от стона. Потому что он… он увидит ее… увидит ее грудь и… и… Она уткнулась носом в подушку, стараясь не обращать внимания на это… возбуждение (потому что соски набухли и чувствительно терлись о простынь, хотя такого раньше не было, и обычно тритоны во время соития никогда к ним не прикасаются… насколько девушка знала).
Микк протирал ей спину, словно даже не замечал этого мятежа, этого пожара, а девушке хотелось касатьсякасатьсякасаться его… так, как касается женщина мужчины. И — ощущать его прикосновения. Не прикосновения добровольного утешителя плачущей царевны, а прикосновения мужчины, о великий океан. И это было просто ужасно — потому что желать Алана должна была другого.
Со спиной мужчина, явно приноровившись, закончил быстро. Скользнул подушечками пальцев еще раз на прощание, вторгаясь в мысли Аланы вихрем, разметая все иные проблемы в разные стороны, заставляя забыть обо всем, кроме своего лица и дразня возможностью с головою броситься в омут — и поднялся на ноги, направляясь к шкафу, чтобы что-то достать оттуда.
Через несколько секунд её бережно укрыли тонким покрывалом — ярким таким, с пышными цветами, — и девушка удивлённо воззрилась на Микка, чувствуя какую-то иррациональную обиду непонятно на что (или на то, о чём думать было слишком смущающе и неправильно).
— Лучше тебя укутать, — ласково проговорил Тики, присев рядом, и нежно погладив Алану по голове (так ласкающе, что хотелось последовать за его ладонью, хотелось ощутить это прикосновение подольше). — Ты же вся мурашками покрылась, не хватало ещё и простыть, — нарочито сердито проворчал он, вызвав у девушки облегчённый смешок.
Не заметил. Не понял.
Она всё же рассмеялась в голос, ловя недоуменный взгляд, и широко улыбнулась, аккуратно откидываясь на подушки.
— Спасибо тебе, — горячо выдохнула Алана, чувствуя, как внутри у неё всё укладывается и словно бы обретает то самое спокойствие, какое было до встречи с Тики. До этого водоворота событий. Такое лёгкое и приятное ожидание чего-то необыкновенного, не обременённое грузом одиночества и собственной вины. Она часто смотрела в ночное небо и думала, как совсем скоро всё закончится, как её выпустят из той мантовой бухты, как война канет, как у неё появится семья и всё будет хорошо.
А сейчас… Алана плывёт к семье. К тем, кого, как долгие годы думала, потеряла.
А ещё был Тики, который своими касаниями будил в ней неизведанную дрожь и дарил одновременно это самое спокойствие. Успокоение.
Через несколько минут, когда Микк осторожно завязал умилительный бантик на ноге девушки, он мягко улыбнулся, погладив её по голове, и Алана вновь почувствовала, как ей хочется выгнуться вслед за ним, чтобы сохранить эти секунды, отчего стыдливый румянец моментально залил щёки, а тело наполнилось истомой, от которой хотелось избавиться, потому это было необычно, странно, ново, постыдно.
Потому что она боялась того, что может за этим последовать.
Потому что её тело помнило то, что делали с ней Шан и Роц, о которых хотелось забыть навечно.
— Отдыхай, — выдохнул Тики, поправив одеяло, и вдруг замялся, привлекая к себе внимание. — И спасибо, что успокоила море. Ты молодец, — поощрительно улыбнулся он, с неохотой отстраняясь, и Алана улыбнулась ему в ответ, не желая думать ни о чём, кроме как его ласковых рук, скорой встречи с внучатым племянником, счастливого будущего (невозможного, на самом деле, но мечтать никто не запрещал же, да?) и скором приходе Миранды.
Тики оставил её одну, с таким нежеланием покинув каюту, что девушке хотелось — ужасно хотелось — попросить его остаться и прилечь рядом, но Алана сдержала свой глупый порыв, уверенная, что тогда мужчина точно учует что-то неладное и подозрительное в её поведении.
Лучше всё будет так, как есть сейчас — неопределённо, слишком трепетно и непонятно. С возможностью сбежать без особых сожалений (хотя кого она обманывает).
Девушка ещё долго рассматривала деревянный потолок, пересчитывала трещинки и кольца, а потом вдруг провалилась в объятия сна, даже не заметив этого.
========== Девятая волна ==========
Комментарий к Девятая волна
Энри дубина, и она извиняется, потому что перепутала готовую главу с уже залитой .-.
Приятного прочтения, пффф :D
Тики боролся с собой весь вчерашний день. В принципе он боролся с собой постоянно, когда видел Алану, но вчера он снова носил ее на руках, завернутую в одно только тонкое летнее покрывало, а потом… а потом обнимал, совершенно нагую, сидя на кровати в ее каюте.
И она… о ветер, она была настолько потрясающей, настолько восхитительной — всегда, постоянно — и настолько беззащитной в этой своей наготе, что лишь воистину каким-то чудом мужчина удержался от того, чтобы погладить ее по бокам — так, чтобы не задеть рану на спине, находящуюся ровно на линии позвоночника — и поцеловать.
К драконам все! Он так хотел ее поцеловать, что у него зудели губы и сохло во рту. Но Алана… она… она ведь ясно сказала ему, кажется, что этого никогда не произойдет. Точнее, сказала она, конечно, совсем не так — но имела в виду именно это, просто не хотела его обидеть прямым отказом.
И в конце концов… Она ведь была права — ну даже если он потомок Элайзы и Дориана, что с того? Ну проживет он… лет двести — это максимум, а ведь русалки могут дожить и до тысячи, и до двух. Взять хоть саму Алану — четырехсотлетняя русалка, она выглядела как девушка лет девятнадцати. Ее тело не старело, и она была прекрасной настолько, что у большинства видевших ее людей просто дыхание перехватывало. А тот ее друг — Канда? — он ведь явно ненамного младше (а может, он даже старше) нее. Он ведь тоже выглядел совсем юным, парнем даже младше Маны, если присмотреться.
И все это… Тики просто не мог всего этого выносить.
Именно поэтому сегодня утром он просто сбежал, позорно сбежал из каюты девушки, обработав ее раны и не став перевязывать — эта загадочная русалка должна была приплыть со дня на день, а ранам стоило подсохнуть, поэтому Алана отрицательно замотала головой, как только мужчина взялся за марлю, и просто попросила помочь ей удобно устроиться на животе.
Микк и помог. Случайно задел ее грудь рукой — мягкую, теплую, как будто слишком тяжелую — и тут же вымученно улыбнулся, сделав вид, что ничего не произошло, и того, как покраснели щеки девушки, не заметил.
А после — сбежал, оставив русалку наедине с Маной — слушать его рассказы про Поднебесную и народные сказки Империи. И теперь Тики сидел на рее и без особой задумчивости — даже скорее бездумно, наверное — смотрел на облизывающие борт Марианны морские волны, раз за разом проигрывая все происходящее с ним в голове.
Он был влюблён, наверное. По-другому это назвать и не получалось. Мужчина хотел оберегать её, хотел целовать, обнимать, прижимать к себе и защищать от любого, кто посягнется на неё, кто посмеет притронуться к ней и обидеть. Он винил себя за то, что не спас, но одновременно с этим понимал, что именно поэтому в нём проснулась щемящая ласка и жалость к лишившейся чуть ли не всего Алане.
Так можно ли было назвать это чувство влюблённостью?