Можно ли было назвать то, что ему хочется приласкать её и успокоить, любовью? Возможно, желание целовать — это просто… обычный порыв, когда видишь прекрасную девушку, а на самом деле нет в нём ничего такого, что могло бы означать именно те самые чувства, что так часто и тщательно расписывались поэтами.
Наверное, рыжий ученик Историка Дик мог ему объяснить. Дик знал кучу самых разных вещей и побывал в массе разных стран за свою явно длинную жизнь (говорили, он, как и его дед, был благословлён слезами императрицы Элайзы, но Микк никогда с ним об этом не заговаривал). Наверное, уж этот-то парень мог ему рассказать, можно ли вообще влюбиться в сирену.
…хотя он скорее, растянув губы в хитрой улыбке, выдал бы нечто вроде: «Кто-то вроде тебя вполне мог умудриться».
Тики тяжело вздохнул, ощущая ужасное раздражение на всё вокруг, и спрыгнул на палубу, запуская в паруса ещё больше ветра — необходимо было как можно скорее добраться до границы Поднебесной и показать Алану императору. И покончить, дракон все сожги, со всем этим.
Потому что он был (не самым) обычным человеком, а она — великолепной русалкой, чьей воле повиновался сам океан. Как между ними вообще могло вспыхнуть что-то такое? Это было невозможно, уверял себя Микк, но с каждой новой минутой всё больше понимал, что желал не отпускать эту девушку, не желал с ней расставаться, не желал покидать её.
Он был влюблен, стоило это признать. Это, честно говоря, было ему понятно и без шуточек Дика. И еще — стоило понадеяться, пожалуй, что эта влюбленность пройдет и не перерастет в любовь. Любовь была ответственностью для Тики, чем-то увесистым и не столько прекрасным, сколько… связывающим по рукам и ногам.
Любовь — это оковы, всегда думал Тики.
А влюбленность — это же ветер, свободный ветер.
Вот и сейчас мужчина надеялся лишь на то, что чувства его к Алане будут ветром. Порывистым и свободным, легким как шепот в лиственной кроне, сладким как аромат свежего теплого хлеба, нежным — как лепесток незабудки.
Ведь ветер — он ласковый и непостоянный, сегодня он вьется вокруг тебя, а завтра — он лишь в твоих воспоминаниях, и только ты сам уже будешь закручивать вихрь, чтобы корабль плыл дальше, не останавливаясь и не садясь на мель.
Ветер не будет сковывать, заставлять оставаться на месте или же сбавлять скорость.
Тики не любил оставаться на месте. Он исследовал уже все южные моря и страны, не говоря о родной Поднебесной, которую знал как свои пять пальцев, и хотел податься навстречу неизведанным северным народам. Учить их языки, танцевать под их музыку, постигать их культуру и учить их чему-то своему.
Он жаждал делиться собой, передавать свои мысли — те, которые считал дельными и полезными для других. И любовь… любовь его в этом только затормозит.
А потому Тики просто сдержится — чтобы влюблённость не расцвела в полную силу, и чтобы не оскорблять своими ветреными чувствами Алану, которая так трогательно жалась к нему вчера, которой явно не нужен быстротечный человек, которая уже обещана другому. А он никогда не зарился на чужое. А потому и сейчас не будет — просто одарит девушку своей заботой и лаской, потому что по-другому вести себя с ней не получалось.
Потому что Алана напоминала чем-то потерянного и одинокого котёнка, только-только раскрывшего глаза.
— Тики! — крикнул Неа, выхватывая его их собственных размышлений, и мужчина нахмуренно обернулся к нему. — У нас… гости, — неуверенно скривился он, медленно поднимая плечи, и Микк недоуменно приподнял бровь, как вдруг позади брата из-за угла вышли два незнакомых человека: мужчина с русалкой на руках.
Мужчина был в броне, а русалка — в жемчуге. Причем, русалка — именно русалка, она почему-то не обернулась — озиралась вокруг с неприкрытым страхом, почти паникой, а вот мужчина (тритон?) вел себя вполне уверенно и даже, что удивительно, весьма благожелательно.
Увидев Тики, тритон (точно тритон, уж очень он бережно прижимал русалку к себе — а та, если в жемчуге, явно была его женой) приветственно кивнул ему и произнес:
— Я Мари, управитель одной из провинций морского царства, — голос у него был сочный, мягкий, успокаивающий. Как будто он заранее знал, что нужно делать. — Мы с Мирандой, моей женой, пришли к Алане. Она ведь здесь?
Микк прищурился, задумчиво окидывая Мари взглядом, и коротко кивнул в ответ.
— Я Тики, — представился он, — капитан этого корабля. Алана у себя в каюте. Она… — тут мужчина глубоко вздохнул, прикусив губу, и тряхнул головой, не уверенный в том, будет ли это правильно — если об этом им скажет он. — В общем, сами увидите.
Мари улыбнулся ему — ширококостный, крепко сбитый, с низким лбом — как-то даже ободряюще, словно и о том, чего Микк не решился сказать, уже знал, и они проследовали в трюм.
Алана валялась в постели завернутая в тонкое цветное покрывало и мечтательно улыбалась, прикрыв глаза и устроив на сложенных руках подбородок. Мана явно рассказывал ей что-то интересное, когда их прервали, потому что и сам улыбался, однако… Визит еще парочки обитателей подводного мира — это ведь куда важнее очередной сказки, правда?
И — занимательнее, чего уж греха таить.
Миранда обрадованно и облегчённо ахнула, порываясь спрыгнуть с рук тритона, но тот с благожелательной улыбкой перехватил её крепче, когда женщина (она на вид была явно старше Аланы) чуть не упала на пол, и, погладив по хвосту рядом с длинным острым плавником, приветственно шагнул к кровати.
— Рад видеть тебя живой, зубатка, — мягко проговорил он, и Тики заметил, как дёрнулась Алана, оборачиваясь к ним с радостью на лице.
— Мари! Миранда! — счастливо вскрикнула она и тут же замерла, напряжённо всматриваясь в перебравшуюся на кровать черноволосую русалку, не осмеливающуюся обнять её: так и застыла с протянутыми руками, словно заподозрила что-то ужасное. — Ох, я не должна была звать вас, — обратилась Алана к Мари и поклонилась, в каком-то странном жесте переплетя пальцы. — Я поздравляю вас, — широко улыбнулась она с такой мягкостью во взгляде, с такой лаской, что Тики затаил дыхание. О чём они говорили? — Надеюсь, роды не будут слишком тяжелыми, — и заговорила с насупившейся Мирандой уже на русалочьем.
Женщина, как только к ней обратились на ее родном языке, тут же расцвела и закивала головой — и все-таки бросилась Алане на шею, стоило только той виновато прикусить губу и негромко произнести что-то.
Язык (Тики давно заметил это, но обратил внимание только сейчас — когда говорили двое) русалок был как шипение тающей морской пены. Или — как шипение змей. И в этом шипении мужчина с легкостью, однако, угадывал слова, просто состоящие из согласных, наверное, в большинстве своем букв.
Мана восхищенно уставился на переговаривающихся русалок и отложил книгу, даже как будто подаваясь вперед. И — Мари легко ему улыбнулся.
— Наш язык достаточно просто выучить, — произнес он (слова у него выходили как будто с каким-то усилием — а может, он просто сначала думал, прежде чем сказать что-то) почти без акцента — только разве что шипел самую малость, однако в этом не таилось явно никакой угрозы. — Вы можете попросить зубатку об этом — она не откажет. Наш народ очень трепетно относится к тем, кто хочет постичь нашу культуру, а не истребить ее.
— Это… приятно слышать, — враз охрипшим голосом отозвался Мана, вперив сияющий взгляд в тритона и про свою книгу (как и про девушек, впрочем) явно окончательно забыл. Еще бы — четыре представителя морского царства за один жалкий месяц — учитывая, что русалок в Империи официально никто не видел уже пятьдесят лет. — Имперцы чтят русалок как божеств.
Тритон в ответ кивнул — медленно-медленно, так неспешно и безмятежно, что напомнил чем-то неповоротливого медведя или очень большую рыбину — и обратился уже к Алане, сияющей и радостной от этой новости о беременности подруги:
— Что случилось, зубатка?
Девушка скривилась в ответ, заставив Тики недоуменно нахмуриться, и недовольно буркнула:
— Зачем спрашивать о том, что и так знаешь?