Снова — как будто видел его, а не был слепым.
Как это вообще возможно?..
Микк кивнул вставшему со своего места Мане, и они все вышли из каюты Аланы в коридор, молча поднимаясь на палубу.
— Беременными русалки показываются обычно только своим мужьям и близким подругам, — вдруг произнес тритон, когда они направились к лавке у корабельного борта, и Мана ушел делиться впечатлениями со своим близнецом, обычно на русалочьи посиделки не вхожим, но не особо по этому поводу огорчающимся. С Изу мужчине явно нравилось возиться больше, да и к Мане он захаживал… очень часто.
Тики даже подозревал, что братца уже и подпинывать вперед не потребуется.
Мужчина замер на месте, резко обернувшись к спутнику всем корпусом, но Мари лишь тонко улыбнулся и чуть наклонил голову, словно подтверждая, что действительно только что произнес прозвучавшие всей парой секунд ранее слова.
У Микка пересохло в горле от такой откровенности и открытости. Он глубоко вдохнул — и длинно выдохнул, на выдохе глубоко кланяясь и с чувством произнося:
— Это… великая честь и безумно лестное доверие.
— Друзья Аланы — мои друзья, — мягко отозвался Мари и улыбнулся, легко поклонившись Тики в ответ. — Тем более что ты прекрасный супруг, Тики. Я рад, что все обернулось так, — медленно и очень вдумчиво, словно подбирал слова (хотя, как видно, на самом деле просто так неторопливо говорил), произнес он.
Микк замер, непонимающе воззрившись на мужчину, и неловко сглотнул, облизнувшись.
— Но я не женат, — ощущая себя в не своей тарелке, признался Тики и недоуменно нахмурился, когда Мари хитро сощурил глаза, переведя лукавый слепой взгляд на море.
— Это пока, — неоднозначно отозвался тритон, хохотнув так, словно услышал (или увидел) что-то смешное, и посмотрел на непонимающего мужчину с мягким прищуром. — И отец ты замечательный. Твои дети — очень сильные повелители, — одобрительно закивал он, в каком-то слишком комичном жесте погладив пальцами подбородок.
И тут Тики уже вообще потерял нить разговора. Нет, конечно, он понимал, что Мари сказал ему что-то про семью, кажется, даже про будущую. Что он женится, что у него будут детишки, что, получается, он забудет Алану, и эта влюблённость испарится лёгким ветерком, так и не расцветя в полноценное чувство.
И, честно говоря, это было хорошо. Да только вот что-то защемило в груди от осознания.
Хотя, с другой стороны, что может быть лучше влюблённости в русалку — в прекрасную, великолепную и недосягаемую морскую деву? Тики был уверен, что это хорошо: хорошо, что всё кончится вот так. Что они разойдутся, что он будет вспоминать о ней как о мечте и, наверное, хорошем друге, доставит её в целости и сохранности домой, а если придётся просить прощения у отца девушки и отвечать за свои поступки — то именно так и сделает. Микк сделает всё, чтобы окутать её заботой и защитой — до того самого момента, пока она сама не покинет их; пока этот загадочный жених не заберёт её.
Да и, вот драконище, какой жених вообще посмеет оставить свою невесту одну и запертой в бухте?!
Тики встряхнул головой, попытавшись успокоиться, и кивнул.
— Так значит, вы — оракул? — поинтересовался он, и Мари степенно кивнул.
— Единственный из ныне живущих в море, — подтвердил тритон. — Остальных убили ещё в начале войны.
— И вы, зная, что вас могут убить, все равно пришли сюда? — ошеломленно выдохнул Микк.
Мари присел на лавку, и мужчина устроился рядом с ним, вытянув ноги. Они помолчали, пока тритон словно бы собирался с мыслями (как странно, они были толком и не знакомы, а Мари отвечал ему очень честно), и наконец, разговор загорелся снова.
— Меня не могли убить, — убежденно произнес Мари и снова посмотрел невидящими глазами на Тики. Или — в Тики. — Когда мы шли сюда, я знал, что на корабле нас встретят радушно. А теперь, — улыбнулся он, — я знаю, что моя подруга сбежала не зря, и благодаря ее поступку война закончится.
Тики прикусил губу, думая о том, какой вопрос будет уместнее теперь задать и что вообще сказать по этому поводу. Потому что… он был не из тех, кто хочет узнать свое будущее, даже если рядом есть оракул.
Скажет — ну хорошо. Не скажет — тоже хорошо. Чего донимать человека всякими пустяками? Подумаешь, судьба. Она ведь изменчива, и ты сам ее строишь. И зависит она от твоих собственных действий настолько же, насколько зависит и от действий других людей, касающихся или же не касающихся тебя каким-либо образом.
Именно в это Микк всегда верил безоговорочно, а потому…
— Скажите… — он помедлил, но все же выдохнул: — Как вы видите это? Как вы можете сказать о чем-либо наверняка? Ведь все зависит от людей, которые и движут судьбу, разве нет?
Мари, однако, только усмехнулся — как-то почти уважительно — и кивнул.
— Толковый ты парень, — заметил он одобрительно, — прав был Канда. Жаль, что он не провидец… Все верно, — они снова столкнулись взглядами, и Тики вновь пробрала дрожь от спокойствия в светло-голубых невидящих глазах. — Люди движут судьбу, и все зависит от них. Но ведь и оракул видит будущее не просто так. Я знаю, какие действия к какому исходу могут привести, — так же веско, как до этого говорил о своей правоте с Аланой, произнес тритон, — и знаю, что должен сказать и сделать, чтобы привести тех, кто стали героями моих видений, к лучшему будущему.
Микк наблюдал за ним затаив дыхание — настолько потрясающим был тритон в своей уверенности и непоколебимости, в своих спокойствии и размеренности. Совершенно не похож на того длинноволосого Канду, грубого и хмурого, но необычайно заботящегося об Алане — словно о родной сестре.
Тики обескураженно выдохнул с коротким смешком и почесал макушку.
— То есть вы видите что-то очень важное, да? Вы же видели Алану и то, что она сбежит, и… — забормотал мужчина, не в силах собраться с мыслями, потому что это было так удивительно, так великолепно и необычно, и Мари в ответ серьёзно кивнул.
— Да, моим первым видением было начало войны, — спокойно поделился он, и Тики вздрогнул. — Я видел Алану, перепачканную с головы до кончика хвоста в крови, и то, как она убила нескольких людей, преследующих её, — тихо поговорил тритон, прикрыв глаза, и грустная улыбка тронула его губы. — Тогда я ещё не понимал, что это значит, а когда понял, то было уже поздно.
Микк неверяще уставился на него, больше поражённый другим. Алана кого-то убила? Мягкая, ласковая и нуждающаяся в защите, она кого-то убила? Сама?
Мари же понятливо кивнул, словно прекрасно понял причину его метаний, и вдумчиво перевёл взгляд на него.
— Лунноволосых русалок сторонятся, потому что считают убийцами. Но правда в том, что они намного жёстче и, я бы сказал, более жестоки, чем остальные. У нашего народа существует легенда, что именно лунноволосые русалки способны заклинать кровь, потому что при рождении напились ею сполна, — Мари опустил голову набок с глубоким вздохом. — Что способны управлять чужой кровью, потому что она им не противна. И в моём видении Алана убила их, потому что была уже на грани безумия, — печально поджал он плечи, и Тики поражённо прирос к палубе, не зная, что сказать.
— Но разве… разве тритоны не способны заклинать кровь? — выдохнул Микк наконец, боясь даже подумать о том, сколько же Алан пришлось пережить. И какой она была на самом деле. Ведь он был в нее влюблен, но явно совершенно ее не знал. — Ведь Алана говорила, что ее брат Рогз вынес ее, вытолкнул на улицу. Потоком крови.
Мари тяжело вздохнул, потирая лицо руками в каком-то совершенно человеческом жесте, и кивнул.
— Все верно, — согласился он, — так и есть, и именно так Рогз и сделал. Но… даже тритоны не могут заклинать кровь внутри человека, понимаешь? Ведь кровь — это же вода. Но для тритонов существуют определенные условия — мы не можем заклясть воду в человеке, а значит, и кровью мы можем повелевать только если она пролилась.
Тики замер, затаив дыхание, и нахмурился, вперивая в широкий лоб Мари задумчивый взгляд. Мысли в голове ворочались медленно, не поддаваясь ускорению. Словно сам Микк не желал понимать всего этого — хотя он желал на самом-то деле.