— А лунноволосые русалки могут, значит? — в итоге только и спросил он.
И Мари кивнул, поощряя ход его раздумий.
— Да, — согласился он и замолчал на несколько секунд, будто снова подбирал слова. — Для них не существует этого ограничения, но… Суть в том, что впервые русалка с лунными волосами может сделать это только на грани срыва — на грани безумия. Потом — когда достигает наивысшей точки жестокости, понимаешь? Тогда Алана убила гонящихся за ней охотников, заставив кровь в их жилах закипеть, — тихо произнес мужчина, так и глядя по-прежнему словно в самую суть Тики и читая все его мысли.
— И сейчас она… — Мари качнул головой, будто заранее зная, какой вопрос Микк хочет ему задать, и мужчина поблагодарил его за то, что ему не придется произносить это вслух.
— Нет, Алана не способна на такое сейчас, — ответил он. — И больше никогда не будет способна, я подозреваю.
Тики не сдержался и издал полный облегчения вздох — потому что слишком много иначе это было бы для одной девушки, сколько бы столетий ни отделяло ее от этой трагедии и сколько бы дней они ни провела, успокаивая свое ноющее сердце.
Да и могла ли она успокоить себя в полном одиночестве? Запертая в бухте, окружённая потопленными кораблями, неизвестностью и неспособностью окунуться в открытое море? И сколько она вообще пробыла там? Могла ли Алана заживить свои кровоточащие раны на сердце, если рядом не было никого, кто мог бы её утешить? Постоянно не было, поправил себя Тики, вспоминая, что у неё есть друзья, искренне заботящиеся о девушке, любящие её и опекающие — и от этого стало чуточку легче, потому то мужчина понимал, что такое в одиночку не вынести. Лишь только закопать глубоко внутри себя, похоронить, спрятать, чтобы никогда не вспоминать, отстраниться от этого всеми силами, но в конце концов всё равно сойти с ума от боли и собственного уединения.
Тики сейчас даже был счастлив, что нашёл Алану. Что она выплакалась ему, рассказала эту ужасную кровавую историю, явно никому не обмолвившись о ней до того момента. И это неимоверно льстило — и одновременно связывало, приковывало к ней. Это был словно древний магический ритуал, в ходе которого два человека обязаны были быть рядом, заботиться друг о друге, пока один из них не найдёт более подходящего защитника для второго. Пока сам Тики не отыщет этого человека — того, в чьи руки будет не страшно отдать Алану, такую нежную в своей беспомощности, такую искреннюю и одинокую, на самом деле.
— Так что спасибо тебе за то, что оберегаешь её, — вдруг ворвался в его размышления голос Мари, и Микк оторопело уставился на него, не понимая, за что его благодарят.
— Но это же из-за меня она в таком состоянии, — недовольно возразил мужчина, скривившись от отвращения к себе, от невозможности простить себя, да и, на самом деле, совершенно не желая этого делать.
— Даже если и из-за тебя, это всё уже в прошлом, — степенно ответил Мари, и Тики удивлённо воззрился на него, отчего-то уверенный, что тритон должен был как-то разубедить его, как это постоянно делала сама Алана. — Сейчас ты единственный, кому она так сильно доверяет, потому что ты спас её. Даже если ты и виноват в случившемся, ты все равно спас её, и это главное, понимаешь? — проникновенно улыбнулся он, взглянув на ошеломлённого Микка.
— И вы готовы это принять? — тихо усмехнулся мужчина, чуть качнув головой и прикусив губу. Сам он — не мог. Однако Мари… кивнул.
— Увидеть ошибку и признать ее — это мудрость, — мягко произнес он, — а понять ошибку и исправить ее — это доблесть.
Они оба замолчали и теперь просто смотрели на колышущиеся за бортом волны. Мари, наверное, думал о том, верно ли поступает, рассказывая Тики так много, а вот сам Тики так и сяк вертел его слова. Искал в них какую-то пробоину, прореху, что-то, за что можно зацепиться и уличить тритона в неистинности суждений.
Прощение не могло быть таким простым. Это ведь Тики потревожил покой Аланы, забрал ее, увез — и подверг таким мучениям и такой опасности.
И влюбился в нее, обещанную другому и явно совершенно не собирающуюся играть в его игрушки, пока это не надоест самому Тики.
Хотя, по правде сказать, пусть слова Мари немного успокоили Микка и убедили в том, что его влюбленность — не более, чем переменчивый ветерок, что у него будет семья, что он будет хорошим отцом и мужем, мужчина все равно… сомневался.
И — где-то глубоко внутри надеялся на то, что его женой станет русалка с серебряными волосами.
Глупости оно все, конечно… Но правда была в том, что привязанность Тики к девушке усиливалась с каждой новой деталью из ее жизни, с каждым новым словом о ней, с каждым событием, которое сыграло ключевую роль в становлении ее личности.
Ветер крепчал, и Микк чувствовал его усиление как никто другой, потому что этот ветер — он жил внутри него.
— А как давно вы знакомы с Аланой? — поинтересовался он просто для того, чтобы заполнить ставшую неловкой (для него) тишину и сдунул упавшую на лицо чёрную прядь.
— С рождения. Уже почти как пятьсот лет, — с ностальгией отозвался Мари, приятно улыбнувшись самыми уголками губ, и Тики потрясённо уставился на него. — Мы с ней — одни из старейших жителей морского народа, — продолжил тем временем тритон, — а потому оберегай её, — строго, но одновременно мягко закончил он, взглянув на Микка.
— Конечно, — поспешно пробормотал мужчина, как-то особо не вникая в то, что пообещал, потому что все мысли сейчас по какой-то причине были заняты тем, что Алана оказалась старейшим существом. Как такая молодая и прекрасная девушка, от которой перехватывало дыхание и трепетало всё внутри, могла быть… старейшей?
Мари же, словно видя его метания, задорно хохотнул.
— Для русалок её вида четыреста лет — это начало жизни. Они в этом возрасте только вступают в брачный возраст, так что воспринимай, что ей где-то двадцать человеческих лет, — легко посоветовал тритон, однако Тики это не успокоило.
Он выдохнул ошеломленно, рассеянно качая головой, и потер ладонями лицо, совершенно не представляя, как на это отреагировать. Теперь он казался себе еще меньше, еще незначительнее рядом с Аланой.
Совершенно недостойным того, чтобы даже быть ее другом, не то что… тем, кем мог бы вообразить себя не так давно.
— Такой… разрыв, — наконец выдавил он едва слышно — и абсолютно честно. — Она же наверняка столько всего знает…
И я наверняка рядом с ней такой ребенок…
— Дело не в возрасте, — ласково рассмеялся тритон, хлопнув его по плечу и лукаво прищурившись. Тики даже подумал, что он, наверное, его и впрямь видел, просто… в будущем. — Ручаюсь, ты видел больше. И это ты ее будешь учить, а не наоборот.
В ответ на это Микк сокрушенно рассмеялся. Учить Алану? Чему?! Она знает языков вдвое или даже втрое больше, чем сам мужчина, владеющий только южными наречиями — потому что Империя сотрудничала худо-бедно только с южными странами.
— Чему я могу ее научить? — безнадежно махнул рукой он. — Она знает в несколько раз больше, чем я!
Мари вздохнул, не отводя взгляда от мягко вздымающихся за бортом корабля волн, и веско заметил:
— Она не умеет писать и читать ни на одном языке, кроме родного. И танцевать не умеет. И пользоваться вилкой, — к чему он упомянул последнее, для Тики так и осталось неясным, но он выдал короткий смешок и запустил пятерню в волосы, пребывая в полнейшем раздрае.
— Но… почему? — Алана прекрасно говорила на одном из северных наречий при нем. Как она могла не уметь читать и писать на языках, которые, казалось, знала в совершенстве, раз уж болтала на них так бегло?
Это просто в голове не укладывалось.
— Тики, — вдруг серьёзно обратился к нему Мари, — она была заперта в бухте последние четыреста лет без возможности даже выйти в открытое море. И о мире слышала лишь из рассказов, — с горестным вздохом, словно ужасно сожалел об этом, покачал тритон головой, и Тики просто окаменел в полнейшем шоке.