— А как было, когда ты знакомил с ними Вольфа?
— О, они сразу спелись. Политические взгляды Вольфа совпадают с отцовскими, мать наконец-то успокоилась, что я не один, и не веду разгульный образ жизни. Да и в целом, Вольфи — тот ещё подлиза.
Заметив, как невольно поморщился Георгий, Ганс успокаивающе взял его за руку:
— Это она его так называла. Не переживай, всё будет хорошо. В конце-концов, они меня любят и им главное, чтобы мне было хорошо.
— А тебе — хорошо? — Георгий сжал руку Ганса и отставил в строну пустую кружку.
— Да. — Мужчины посмотрели друг другу в глаза и потянулись друг к другу для поцелуя.
Уже выходя из автомобиля у небольшого двухэтажного домика, Ганс поцеловал любовника:
— Всё будет хорошо.
Георгий улыбнулся в ответ:
— Милый домик, хотел бы жить в таком?
— Этот милый домик сейчас стоит под миллион евро. А денег вытягивает…боюсь представить, — проворчал Ганс копаясь в багажнике.
— Вот, — он наконец захлопнул дверь багажника и потряс над головой бутылкой с красной пробкой, — любимый ликер папы с мамой. Уже полгода вожу с собой, забываю отдать. Теперь хотя бы у них будет повод его распить. Дверь распахнулась ещё когда пара подходила. На пороге стояла пожилая женщина, с аккуратно убранными назад седыми волосами и идеально прямой осанкой. Узкие, слегка подкрашенные губы были растянуты в улыбке, но уже выцветшие светло голубые или скорее серые глаза внимательно осмотрели Георгия. Он приветливо улыбнулся в ответ:
— Здравствуйте, фрау Нёбе, — старательно выговорил Георгий на немецком.
Брови женщины слегка приподнялись:
— Ганс не сказал, что вы говорите на немецком.
— Пока очень немного, — уже на английском ответил Георгий.
Женщина посторонилась и впустила их в дом, приобняв входящего последним Ганса.
— Проходите, уже всё готово! — Она повернулась в сторону комнат и крикнула куда-то вглубь что-то на немецком, из чего Георгий различил только имя отца Ганса.
Пройдя в просторную гостиную с большим окном, выходящим на улицу, он почувствовал себя неловко: на небольшом столе укрытом скатертью стояли столовые приборы. Очевидно предстоял семейный обед в очень формальной обстановке.
— Всё будет хорошо, — заметив его нервозность тихо шепнул ему Ганс.
— Киллепич! — он обратился к матери, ставя бутылку на стол и указал любовнику на стул у торца стола, спиной к окну, — садись. Тут место отца, матушки, тут обычно сижу я.
— Посмотрите, кто нас навестил! — в дверях гостиной появился высокий седой мужчина, настолько похожий на Ганса, что Георгий не смог оторвать удивленный взгляд и бесцеремонно его разглядывал.
Мужчина пожал руку Гансу и приблизился к Георгию. Тот неловко подскочил со стула, на который уселся минуту назад.
— Райнер, — отец Ганса крепко сжал руку молодого человека, слегка потянув её на себя. От него пахло каким-то крепким и терпким одеколоном.
Георгий представился и когда его наконец-то отпустили, опустился обратно на стул.
Обед, против его ожиданий, прошёл гладко. Ганс рассказывал о работе, мать Ганса — Альбина, в основном молчала, но Георгий иногда ловил на себе её холодный, изучающий взгляд. Райнер в основном обращался к Гансу на немецком, лишь изредка, ему задавали какие-то формальные вежливые вопросы, связанные не столько с ним, сколько с жизнью в России и с русскими обычаями.
Уже после обеда, когда по рюмкам разлили ликёр, а Ганс открыл бутылку безалкогольного пива, Райнер улыбнулся Георгию:
— А мы ведь были в России, — он показал рюмкой на жену, — уже после распада СССР, в девяностых. Только в Москве и Петербурге.
— И как вам понравилось?
Взгляд Райнера стал задумчивым:
— Нам показалось, что у России — большое будущее, если всё сможет наладиться. Тогда ещё всё выглядело очень…
В поисках слова он посмотрел на Ганса, и произнёс что-то на немецком.
— Беспорядочно, — подсказал Ганс. Георгий понимающе кивнул.
— Да, тогда были тяжёлые времена, но сейчас уже всё гораздо лучше. Ещё несколько лет, и достигнем уровня жизни как в Европе. Не как в Германии, конечно, но дайте время…
Райнер скептически улыбнулся:
— А вы патриот, я смотрю! И какие у вас планы? — он бросил взгляд на Ганса.
— Да, я родился и вырос в России. Это моя Родина. — твёрдо сказал Георгий, — если Ганс согласится, мы могли-бы жить там.