Дарья Прокопьева
Жемчужный узел
00
По озеру прошла тонкая рябь, раздался еле слышный плеск — это вёсла погрузились в воду. Подул ветер, зашуршала трава у берега, квакнула лягушка в ряске. И снова всё стихло.
Намаявшийся с вёслами Микула не выдохнул даже, а ухнул. Утёр взмокший лоб, потянулся за удочкой. Он давно не рыбачил, но тут не удержался — уж больно местные мужики нахваливали недавний улов. Ещё ерунду говорили, конечно: мол, это им водяной помогает, и ежели ему гостинцев с собой принести, то рыба сама в лодку разве что не запрыгивает. Микула на это согласно кивал, но в бороду тихонько посмеивался — чепуха же, как есть!
Он, Микула то бишь, был серьёзный городской мужик. Купцом был, не самым богатым, но и не бедствующим. Держал лавчонку в городе с парой помощников, но торговал большей частью в деревнях: возил туда красивые ткани для девиц на выданье да безделушки по мелочи, на заказ. Мог бусики привезти, мог — табакерку, на что уж у местного люда воображенья хватало. Хотя, если говорить о воображении, то его-то у мужиков было с избытком. Ишь, что про водяного придумали!
Микула покачал головой, вспоминая вчерашний разговор в трактире. За рюмочкой один из постоянных его покупателей, Войло, разболтался — уловом хвалился да через слово своего водяного поминал:
— Я его видел, ей-богу, видел! Он же обычно, как, не высовывается. Кинешь краюшку хлеба или бусики те же, отвернёшься — а их уже нет, как не было. Только по улову поймёшь, водяной их забрал или русалка какая умыкнула.
Войло говорил важно, весомо, мужики по соседству кивали. Микула глядел на них и поражался — во что только этот тёмный люд ни верит. Войло, меж тем, продолжал:
— А тут я отвернуться не успел, — или он сам поспешил, уж больно дар мой понравился, — не знаю, как там по правде было, да только руку-то я увидел. Синюшную такую, большую, мужицкую, но с когтями — ну, или ногтями не стриженными. Высунулась, хватанула бусики и исчезла. А рыба прямо пошла, как подозвал кто — ну, вы улов-то видели.
Улов Микула и оценил. Потому-то сегодня, ни свет ни заря, поплёлся к указанному озерцу. Доверия оно, прямо скажем, не внушало: водица мутная, даром что у левого берега раскинулась россыпь кувшинок. Если б не Войло, Микула ни в жизнь бы сюда за рыбой не отправился, но тут любопытство победило. Рассуждал он так: если рыбки не наловит, так хоть потом Войло пристыдит — нечего сказки за чистую монету выдавать.
И вот, выплыл Микула на середину озера, червяка на крючок насадил, удочку закинул. Сел ждать. Поёжился — утро стояло неприятное, стылое, тихое. Ни птичка не щебетала, ни лягушка больше не квакала. Даже ветер, и тот не дул. Неуютно тут было, и впрямь впору в водяного поверить.
— Ишь ты, Микула, разнервничался, а говорил — городской мужик, — пожурил он сам себя. — Нет тут никаких водяных, и не было никогда.
Словно в ответ на его рассуждения удочку потянуло вниз. Клюнуло! Микула весь подобрался, потащил рыбу на себя. А та будто и не сопротивлялась, чуть не выскочила из воды к нему в руки — он едва успел поймать.
Да так и ахнул: весила рыбёха никак не меньше десяти фунтов, и удержать её оказалось ой как не просто. Оказавшись в лодке, она вся завертелась, норовя то ли перевернуть её, то ли как следует отхлестать Микулу по ногам мощным хвостом — он едва успел ударить рыбу по голове колотушкой, не свалившись при этом за борт. Оглушённый карась наконец успокоился и позволил наконец-то себя рассмотреть — а был он диво как хорош. Микула аж засмотрелся и на большой внимательный глаз, и на крупную чешую. Тут ещё и солнце выглянуло: в его лучах чешуйки блеснули так, что рыбка на мгновенье золотой показалась — хоть желанье загадывай!
— Вот, и никакого водяного уваживать не надо, — довольно пробормотал Микула, бросил рыбёху в ведро и закинул удочку снова.
На этот раз клёва долго ждать не пришлось. Вниз потянуло резко и с невиданной силой, а Микула только обрадовался — рыба, поди, ещё крупнее будет! Дёрнул удочку на себя, повёл из стороны в сторону, но не тут-то было: на второй раз улов поддаваться не спешил, сопротивлялся, извивался, кидался из стороны в сторону, а с крючка не срывался, словно дразнил.
— Вот ты как! — возмутился Микула. Набычился, потащил что есть мочи. Леса натянулась, задрожала, загудела и…
…порвалась. Оставшийся на удочке обрывок взвился вверх, с силой хлестанул незадачливого рыбака по лбу. Кровь потекла быстро, как водица, тут же залила левый глаз.
Микула зажмурился, ощупью нашёл какую-то тряпку, кое-как вытер лицо и прижал рану. Не переставая ругаться, проморгался, повернулся к удочке — надо ж выяснить, что с ней стряслось!..